Отступник

“Ну, что же, — подумал Тыковлев, — скажу, что закон дружбы. Это все понимают. Да только, какая тут дружба, — поправил он мысленно сам себя. — Банкина я защищаю, Рыбакова покрываю, журналистскую братию науськиваю на ретроградов. Друзья ли они мне? Нет. От того, что они делают, почти наверняка будет плохо, очень плохо многим моим давним друзьям. Сломают они им жизнь, карьеру, здоровье. Значит, предаю я друзей. Зачем? Почему? Разве банкины мне ближе, роднее? А ведь предаю, черт побери. Все ради того, чтобы продлить успех Горбачева? Да полно, хочу ли я ему успеха? Как человек он мне достаточно безразличен. Нет, нет! Я служу только делу, я хочу успеха реформ, поэтому и стараюсь не дать Горбачеву сбиться с пути. Но каких реформ? В чем они, в конце концов, состоят? Знаю ли я сам ответ на этот вопрос? Во всяком случае, сейчас идти вперед можно только опираясь на людей, которые не слишком связаны с прошлым. Они зачастую не очень чистоплотны, но другого человеческого материала просто нет. Значит, надо, зажав нос, суметь использовать их для достижения высоких целей. Цель освящает средства. Цинично, но правильно”.

Тыковлев нажал кнопку вызова секретаря. Улыбнулся. Казаться себе новым советским Макиавелли нравилось, ласкало самолюбие. Потом подумал: “А они-то ведь тоже не дураки. Ты собрался использовать их, а они — тебя”.

Вошел секретарь.

— Попробуйте выяснить, где сейчас Михаил Сергеевич и можно ли связаться с ним, — бросил ему Тыковлев. — Чего такой кислый сегодня? Мысли гложут? Трудно, дорогой, трудно. И мне тоже трудно, но мы победим, обязательно победим.

— Не сомневаюсь, — ответил секретарь. — Только на душе временами погано. Там народ в приемной собрался. План издательской работы на этот год обсуждать. Как, запускать?

— Запускай, пусть чаю всем принесут. С сушками. Меньше ворчать будут. С сушками договариваться легче.

*   *   *

План был толстенный. Издательства из кожи лезли вон, чтобы переплюнуть друг друга, отыскивая писателей и произведения, которые раньше в Советском Союзе мало кто знал или читал. Критерием отбора часто являлось то, что когда-то автор был репрессирован  или, на худой конец, имел трудности с Главлитом. Вторым “жареным” блюдом были произведения белогвардейцев. За ними следовали переводы детективно-бульварной западной литературы, книги по религии, черной и белой магии, сонники, рецепты православной и национальной кухни, всякие литературные и окололитературные поделки. По инерции изда­тельства продолжали печатать и классику, и труды партийных руководителей. Но не это определяло уже лицо издательской деятельности в стране. Призыв к всемерному внедрению хозрасчета и рентабельности обеспечивал алиби и создавал стимул: издавалось то, на что был ажиотажный спрос. Особенно неистовствовали провинциалы в расчете на дополнительный заработок и похвальный отзыв партийного начальства, с недавних пор обнаружившего вкус к плюрализму мнений.

Тыковлеву содержание плана было хорошо известно, но он не хотел показывать этого. Сосредоточенно листал страницы, водя по ним пальцем, порой поднимая брови, порой многозначительно хмуря их и бросая то ли ободряющий, то ли укоризненный взгляд то на какого-нибудь из директоров издательств, то на своих аппаратных работников. Он понимал, что присутствующие ждут его слова. Сейчас сделает вводные замечания секретарь ЦК, а мы сориентируемся, куда плыть. Больно уж план необычный. Год-два тому назад такую бумагу секретарю ЦК и показать бы никто не решился — сразу партийный билет на стол выложишь. А этот, гляди, читает и молчит. Ну, помолчит-помолчит да что-то и скажет. Нельзя же так сидеть до бесконечности. Хуже всего, если сам ничего не скажет, а начнет предлагать выступать присутствующим. Тут можно попасть в такую ловушку, что потом костей не соберешь. Но на этот случай у большинства есть свой вариант действий: с одной стороны — да, с другой стороны — нет, оно и касательно, оно и не относительно, есть над чем подумать, ясно, что надо еще решительнее (вариант — более осмотрительно) и затем эффектная концовка, что, мол, всей душой за перестройку и за линию ЦК. Глядишь, одно-два таких выступления, и перекинули мяч обратно. Дорогой Александр Яковлевич, вразуми ты нас, в чем же сейчас линия ЦК, а мы твои указания выполним.