— Да, но знаешь, это неплохой выход для того, кто чувствует… вычисляется… себя настоящим человеком и не собирается прогибаться под обстоятельствами. Муравья… Э, то есть человека железной воли и…
— Непроходимой глупости, — закончил Накат.
— Но это просто… вычисляется… Кто то должен быть первым. Да, на первый взгляд его дело бессмысленно, он вроде бы хочет… вычисляется… разбавить бочку виски каплей воды, но все дело в символе… В примере, понимаешь?
— Людям плевать на символы как таковые, если он не погоняют их палкой, как церковь или гвардия. Если ты хочешь, чтобы люди стали добрее, ты должен заставить
их быть добрее. Только так.— Ты циник… вычисляется.
— А тебе нечего возразить.
— Вот мы сейчас… вычисляется… поедем и спросим у них… у этих… у людей. Хотят ли они быть добрее?
— Я тебя только что заправил, Ики. Тебе нужно время, чтобы прийти в себя.
— Гм. Да, ты прав, я лучше постою на месте… Вычисляется… Но согласись, что ведь любая другая цель профиля ломанного не стоит! Вот твой Кошкин к примеру. Ты хотел его смерти и он… вычисляется… умер. Но скажи, разве это принесло тебе успокоение?
— Если бы я сделал это собственными руками…
— Хватит врать! Хватит врать самому себе. Ты… вычисляется… просто не знаешь, что теперь делать. Что делать дальше? Теперь ты говоришь, что тебе нужно достать того первенца. Ты возможно действительно этого не понимаешь, но всего лишь ищешь причину действовать, двигаться, жить… Призраки прошлого ведь ничем тебе не помогают!
Накат промолчал.
— Ага, на этот раз тебе нечего сказать!
Накат молчал так, словно у него срослись зубы. Ики понял, что сболтнул лишнего. Накат мало рассказывал о своем прошлом.
— Эскельд? — это было то немногое, что он знал.
Тот долго не отвечал, собирая в сумку оружие, инструменты и провизию. Некоторое время он читал по диагонали толстую книгу, которая была озаглавлена «Эй, кто это там?», за авторством Эрволла Горгена.
Все это время Ики виновато поскуливал и бормотал что-то невразумительное. Ему казалось, что он сыпанул соли на большую вечно открытую рану.
— Да я не получил успокоения, — сказал наконец Накат, скручивая карту. Он сунул ее в дорожную сумку Ики. — Именно поэтому, я попытаюсь найти его внутри разбитого черепа этого первенца. А там, видно будет. Если и это не поможет, что-нибудь придумаю. Может сожгу Капитальную Церковь Зверя. Ну как ты, уже можешь ехать?
— Да, думаю да, — с облегчением проговорил Ики.
Накат потушил костер и свет. Они выехали из склепа. На улице уже стемнело, это было как нельзя кстати.
— Ты невыносим! — восклицал Ики, тут же осмелев. — Разрушения, разрушения, разрушения! Ты ведь всю жизнь этим занимался, может быть, все дело в том, что ты выбрал неправильный путь и не хочешь сворачивать?
— Возможно. Если и сожжение Церкви не поможет, я попробую отбирать деньги у богатых и часть из них отдавать бедным.
— И можно поинтересоваться какую именно часть?
— Ну… Что-нибудь порядка трех процентов.
— Эскельд!
— Считаешь это много?
— На что тебе вообще нужны деньги, если мы живем в склепе? И агентура тебе теперь тоже не потребуется.
— Ну не скажи, уши в Гротеске никогда не будут лишними. Сейчас я, например, намереваюсь узнать, не отходят ли в ближайшее время разведывательные корабли в сторону Твердых Вод. Кроме того, теперь ничто не мешает мне оставить Гигану и немного попутешествовать. А для этого нужны деньги.
Они подъехали к воротам. Накат отпер калитку.
Некоторое время еще можно было слышать пышущий искрами диалог, похожий на порхание двух шпаг в воздухе. Потом все стихло, только поскрипывали на ветру привезенные из пустынь зловещие анчары — одно из главных украшений кладбища.
Охранник выбрался из-под стола.
В это же время Миумун ждал на пристани, наблюдая за пьяными матросами. Точнее они были пьяными, до того как их окружили пятьдесят здоровенных, отожравшихся на солонине крыс. Четыре дрожащих океаноплавателя сбились в кучку сидя на земле. Крысы злобно попискивали, стоило только им пошевелиться.
Миумун стоял неподвижно. Глядел на реку.
Ефврат был настолько широк, что на другой его стороне вполне могла греметь гражданская война, а эта часть Гиганы даже не всхрапнула бы во сне. В темноте спокойные воды второй великой реки, осоловевшие от сбрасываемых Гротеском отходов, казались неподвижными. Та странно-приспособившаяся живность, что обитала в городской зоне реки, не рисковала играть на поверхности, чтобы не глотнуть, ненароком, свежего воздуха. Ночной Ефврат напоминал ползущую вперед пластмассу.
Рядом с Миумуном, на свернутый в бухту потрепанный канат безнадежно шлепнулась облезлая чайка. В ее клюве спокойно, почти не сопротивляясь, повисла некая тварь, напоминающая рыбу с зубастыми жабрами. Очевидно, чтобы дышать в Ефврате, нужно было тщательно пережевывать воду.