Отступники

Реверанс, чувствуя мрачное удовлетворение, наблюдал за тем, как взмывает вдалеке нечто похожее на блестящий голубой полуостров. Движение кита было сродни процессам, превращающим гладкую планетку в скопление горных массивов. Планетарному пространству-времени приходилось иметь дело с двумя километрами первобытных мускулов, которые видели это самое пространство-время еще в начале их карьерной лестницы.

Поэтому весь процесс, несмотря на простую механику, имел близкое знакомство с вечностью.

Реверанс дрожал от напряжения. Маггия, как злобная пиявка высасывала его силы через затылок.

Когда Марлей погрузился, первенец плавал на спине, экономя силы и стараясь не обращать внимания на болтанку. Кроме этого в нынешних обстоятельствах его мало что беспокоило. Ничего живого под ним, по-видимому, не осталось, так что быть съеденным он не боялся.

А, кроме того, его острый слух уже различал рев неогня.

* * *

— Понимаешь, у Мира есть своя Память. Люди только и делают, что занимают ее примерами своей неустроенности и непоседливости. Они бродят туда-сюда, и каждую секунду заставляют вещи случатся. Жизнь даже самого замордованного раба переполнена решениями. Он может выхлебать свою похлебку на шелухе и обрезках тысячью разных способов, но выбирает, как правило, один и тот же. В этом примере побулькивает суть. Большинство людей начисто лишено воображения. Стоит им только дорваться до повторяемости, — и все, их затягивает с головой, как вола в трясину. Не знаю более сильного наркотика, чем общественно-одобренная манера поведения. И уныние насаждают не только всякие господа Тугоштансы и Клерковски… Те же Череполомы, Кроводавцы и Дикобои, думаешь они чем-то радуют зевающий Мир? Змея с два! Их личной инициативы едва хватает на то, в какой позе, — извини Чешуйка, — принять благодарность спасенной девы. Бедные, несчастные ублюдки. Бедный Мир! Его Память заполняется костенеющими схемами, трафаретами, шаблонами, клише и стандартами. И ничего ты с этим не поделаешь. Вот мы, например. Престон — главный герой приключения. Я — второстепенный персонаж, оттеняющий своей грубостью его зефирную мягкость. Ты, Чешуйка, логично добавленный в партию представитель прекрасного пола, который обеспечивает возможность романтической линии. И просто радует глаз. К чему я все это говорю? Да к тому, что такое случается сплошь и рядом и Мировая Логика застывает в определенном положении. И вот ту-то понимающие люди, вроде меня, могут вдруг сказать да, вместо нет и шаблоны начинают трещать. Разумеется, это слишком упрощенно. Мой анархизм, это особый дар, с которым нужно родиться и…

Кира что-то неразборчиво спросила. Рем рассмеялся.

— Разумеется, — сказал он, проглатывая смешки. — Это не я придумал. Девы с первой страницы человеческой истории платят за освобождение… известным способом.

— Замолчи, скабрезная обезьяна, — пробормотал я, едва слышно.

И снова заснул.

Мне привиделся Гелберт. Он глядел на меня из-под низкого капюшона, и его усы шевелились как змеи.

— Только не вздумай делать вид, что ты поверил сухолюду, — из его рта показалось острие костяного кинжала. — Ты знаешь, почему Купеческая гильдия так легко согласилась вступить в ложу Леты.

— Хватит, — ответил я угрюмо. — Этим меня больше не купишь.

— Забавно, что ты заговорил об этом, — усмехнулся Магутус. — Может мне стоило переманить тебя от Вельда, бумажной работой? Заполнял бы дела на Короля воров. Эх, жаль, что ты предал нас так решительно, мальчик.

— Я никого не предавал. С самого начала я был не согласен.

— Неужели? — прошептала Вельвет. — И на тепло той ночи тоже я тебя вынудила?

— Нет. Но я уже поплатился за это.

— Нисколько, — тьма под капюшоном сгущалась. В ней мелькали абрисы лиц. Моего отца, старика Вегаса, Дилы. — Возмездие приближается. Оно устроит алтарь сожаления из твоих костей.

Я хотел повернуться к этим каркающим призракам спиной, но вместо этого запутался в гамаке и проснулся. Вокруг томились в мягком сумраке стены из чего-то шелковисто-стального.

— Циф?

Цыпленок стоял в дверном проеме, привалившись правым крылышком к косяку.

— Сколько я спал?

— Циф.