Отступники

— Все дети жестоки, — Кира не поддавалась. — Есть люди гораздо более отвратительные, чем ты, поверь.

Она вспомнила Миумна и поняла, что приврала совсем чуть-чуть. Миумун все-таки не был человеком.

— Я гнобир мать.

— Да?

— Превар в бедняков.

— Так-так.

— Ромар собакам ноги.

— Ну что ж.

— Подбрасывар отраву в еду дря рабов.

— Хм…

Кира едва сдерживалась. В последнее время она встречала слишком много сволочей. Она вдруг поняла, что почти всю свою юность провела в стране розовых облаков и золоченых улыбок.

— Ах, вот еще что, — ликуя воскликнул Маширо, — я убир твое ходячее чучеро! Не знаю, что это быра за тварь, но я убир ее.

Кира уже прикидывала сколько ей понадобиться везения, чтобы успеть наброситься на Маширо и повалить его, как мочки сайца вдруг побледнели. Олечуч вынырнул справа. Из его живота сыпалось и валилось, постукивая.

Саец выстрелил в Киру, но чучело успело подняться с четверенек, и закрыло девушку в прыжке. Та вздрогнула, когда горячий гравий брызнул ей на грудь. Песок хлынул на пол.

Кира хотела завести протяжное «нет», но вовремя вспомнила о Повторяемости. Брат Рем, говорил, что это опаснейший враг.

И верно, Маширо уже готовился выстрелить. Кира нырнула в бок и сверкающий плевок пронесся над ее плечом. Саец прицелился снова.

— Эй ты, цапля!

Помошник Жреца отвлекся. Из тумана ударил язык. Пистолет взметнулся к потолку. Движимая женским оборонительным инстинктом, Кира ринулась к обезоруженному сайцу, и сильно ударила ногой между ходуль.

Когда появились Рем и Проглот, она сидела над Олечучем и пыталась сгрести в кучу расползающуюся набивку.

— Все будет хорошо, — шептала она быстро. — Мы тебя починим, господин Ненависть, вот увидишь.

— Ки-я… — дернулся Олечуч. — Скажите, скажите им, что учитель будет ждать своих учеников… Нога, нога! Как ты держишь ногу?! Ки-я!

— Конечно, скажем, ты сам им все скажешь.

По чешуйкам прокатилась слеза.

— Кира!

Она повернула к сухолюду раскисающее лицо.

— Что я тебе говорил?!

— Но ведь он…

— Меньше ожидаемых ходов! Это пустая трата времени! О, первый… да ничего с ним не случиться, garan. Далеко до твоего советника?

— Он буквально в двух шагах.

— Тогда иди дальше. Охраны тут больше не будет, раз саец сам вылез нас встречать. Проглот пока сметет языком весь гравий, который просыпался, а я быстро заштопаю рану. У меня есть нитки, иголки, немного такни. Змей бы побрал эти женские истерики над каждой царапиной.

Он угрюмо присел рядом и принялся сгребать набивку. Кира не отрываясь, смотрела на него. В знаменитом сером хохолке, — расположившись ближе к макушке, — дымилась сквозная дыра.

Рем поймал ее взгляд. Потом посмотрел на Маширо. Саец лежал на полу, запутавшись в мочках. На его губах застыла пена. Что ж, в этот раз повторяемость оказалась полезна.

— Стреляет он в общем-то неплохо, — сказал сухолюд. — Просто по-привычке целился выше. Змеев расист. Сам-то от горшка два вершка.

— Рем…

— Иди, Кира. Иди.

Она обняла его, поднялась и побежала, твердо уверенная, что нашла самых лучших друзей в мире.

Лучших?

Во всяком случае, практичных.

* * *

Плесневой бархан пришел в движение. Сначала из него появились пальцы. Пальцы эти сжались в кулак. Затем, словно по волшебству, кулак пошел вверх.

Накат, будто самое опасное в мире растение, успешно пробивался наружу.

Дело здесь было, конечно, вовсе не волшебстве. Просто у бывшего Инквизитора присутствовал редкий опыт самоэксгумации. И, конечно же, редчайший изотоп воли. Не такой как у Вилла. Воля Наката была чем-то средним между боевым бесстрашием росомахи и эпической толстокожестью человека знающего, что мир = дерьмо.

Первым делом Накат убедился, что не безоружен. У него остался старый боевой нож.

Затем — оценил обстановку. Врага в поле зрения не было. Союзников — тоже.

Только после этого гроза супергероев Гиганы позволил себе выругаться.

Плесневая пустыня внимательно следила за ним.

— Эскельд?

Накат замолчал. Он так давно успел позабыть этот голос, что сначала тот показался ему лишь чем-то раздражающе знакомым.

— Эскельд, это ты?

А потом ему в голову словно ударило пробкой из бутылки с призраками.

— Что это с тобой? Ты упал бедняжка? Давай я помогу тебе подняться.

Его обхватили хрупкие руки.

В обычной ситуации Накат в ответ на это не глядя ударил бы локтем. И он хотел этого. Его правая рука рефлекторно дернулась. А потом недоверчиво прикоснулась к нежной щеке.

— Поднимайся же. Вот так.

Накат поглядел на свои ноги. Они держались прямо. Под штанами из трупного мешка, под грубой волосатой кожей вновь искрилось осязание, и приятно гудели мускулы.

— Ну как ты без меня, Кель? Справлялся?

— Что это за наваждение? — спросил Накат брезгливо. — Ты мертва.

Ольга выглядела обиженной.

— Кель, что ты хочешь сказать? Я жива. Я здесь.

— Тебя сожгли на костре.

— Я все это время была с тобой, — Ольга прижалась к своему брату.

Накат отстранился.

— Ты не рад меня видеть? Что случилось, Кель, ты пугаешь меня.

— У меня нет на это времени, — сказал Кель и ударил ее коленом под дых.

Ольга согнулась в три погибели. Накат обошел ее и взобрался на возвышенность, чтобы осмотреться лучше.