Отсутствие Анны

– Я вас не вполне понимаю. Это было давно, но… Радость, я полагаю. Что еще может ощутить мать, которая только что родила ребенка?

Глаза женщины зорко впились в нее, и Марине очень захотелось отвести взгляд, но она удержалась.

– Радость… Очень хорошо. Марина Антоновна, скажите, пожалуйста, были ли у вас с дочерью конфликты, ссоры?

– Аня была подростком. – Злость придала ей сил, и Марина выпрямилась на стуле. – У любого подростка бывают конфликты с родителями. Непонимание…

– «Была»? – Арина наклонилась вперед, казалось, вот-вот выпрыгнет из кресла и вцепится Марине в лицо. – Вы уже говорите об Ане в прошедшем времени. Почему? У вас есть основания думать, что мы ее не найдем?

– Да как вы смеете? – сказала Марина тихим, каким-то не своим голосом, отстраненно удивляясь киношности фразы. Возможно, говорить так было неразумно, но она больше не могла сдерживаться. – Вы что же, думаете, что я сама что-то сделала с собственной дочерью?

Арина, казалось, ничуть не обидевшись, с извиняющейся полуулыбкой развела руками:

– Не стоит обижаться на меня, Марина Антоновна. – Она бросила быстрый взгляд в угол комнаты, на Елену Сергеевну, и, как показалось Марине, едва заметно кивнула. – Я хочу того же, чего все здесь, – помочь вам. Хочу, чтобы ваша дочь вернулась домой. Для этого нам нужно проработать все версии.

– Вы сказали, что у вас были конфликты. – Елена Сергеевна вступила в беседу с изяществом спортсмена, принимающего отработанный пас у собрата по команде. – Что вы имели в виду?

– Я не говорила, что у нас были конфликты. – Марина чувствовала, что соскальзывает, падает, теряется, как студент, сбитый с толку на экзамене. – Я говорила, что у любого подростка бывают конфликты с родителями.

– Ну-ну, Марина Антоновна, не будем играть словами. – В голосе Елены Сергеевны послышалось нетерпение. – Я уверена, что вы хотите помочь найти дочь. Как же иначе? Мы не хотели вас обидеть. – Она быстро переглянулась с Ариной. – Давайте сделаем так. Вы сами расскажете нам все, что считаете важным. Из-за чего вы ссорились? Могли ли у Ани быть причины сбежать из дома? Если могли, то куда бы она пошла? Как складывались ваши отношения, когда Аня была маленькой? Были ли вы близки? Как она общалась с отцом? Кто воспитывал Аню? Пожалуйста. Все, что вам самой кажется важным. – Елена Сергеевна откинулась в кресле, приготовилась слушать.

Марина молчала. Собиралась с мыслями. Из-за чего они ссорились?

Когда Аня наконец появилась на свет и ее положили Марине на живот, время, казалось, замерло. Только что родзал был заполнен стонами, шумом, суетой и жарой, и вдруг на него опустилась совершенная, опустошающая тишина.

Первый крик Ани был тихим всхлипом, совсем не похожим на пронзительный вопль, который не раз прорезал тишину в Маринином воображении.

Она представляла себе разрешение родов смутно, по рассказам – ей виделся розовый младенец, улыбающийся матери, один только взгляд на которого заставлял тут же забыть о перенесенных страданиях. Ей представлялась чудесная, безграничная любовь, которая заставит смириться не только с болью, но и со всеми обстоятельствами, предшествующими рождению ребенка. Марина привыкла в мыслях полагаться на это маленькое существо так, как будто это оно призвано было прийти в мир, чтобы защитить ее, – не наоборот.

Все оказалось совсем не так, как она ожидала. Ребенок не был ни розовым, ни улыбающимся или счастливым – его кожа была почти синей, покрытой красными ошметками. Он не улыбался и не смотрел на мать, когда она прижала его к себе. Взгляд маленьких темных глаз был устремлен куда-то в сторону, в пустоту. Ребенок на нее не смотрел.

– Девочка, – сказал врач, стаскивая с рук резиновые перчатки и вытирая лоб рукой. От мамы Марина знала, что о поле принято спрашивать роженицу, но ее никто ни о чем не спросил.

Она смотрела на дочь и не чувствовала прилива той всепобеждающей нежности, которая, судя по книгам, должна была захватить ее целиком в тот самый миг, когда младенец впервые увидел свет. Марина осторожно повернула дочь к себе, сдавленно охнула. Все тело болело, несмотря на благодарность за прекращение той, самой большой боли. Дочь наконец взглянула на нее, потому что деваться было некуда. Темные глаза смотрели настороженно и безрадостно, как будто девочке не очень-то понравилось то, что она обнаружила за пределами своего тесного влажного дома.

– Привет, – сказала Марина очень-очень тихо. Почему-то ей неловко было заговорить или попытаться выразить чувства к дочери при всех этих людях, все еще занимавшихся ею в родзале. Да и странный взгляд малышки смущал, останавливал, предостерегал от любой ласки, как от чего-то неуместного.

Если бы она притворилась, приникла к маленькому суровому личику поцелуем, зашептала подслушанные от кого-то другого смешные милые нежности, возможно ли, что Аня приняла бы это за чистую монету и дальше все в их жизни пошло бы совсем по-другому? Вряд ли.

И все же до сих пор ей казалось, что самая первая, самая страшная ошибка была допущена уже тогда, когда ей не хватило смелости поприветствовать дочь как следует…