Отсутствие Анны

Попробовала курить, хотя вообще этого не делаю. Сигареты взяла у матери, в обычном месте, но после пары затяжек стало плохо, и я оставила эту затею.

Легла на кровать и поставила запись с камланием – не знаю, настоящих алтайских шаманов они записывали или кто-то просто подражал им, но первые десять минут мне очень понравились. Потом вдруг стало плохо и тревожно, и невозможно было сидеть на месте. Решила полежать.

Почему-то вспомнила, как недавно мама болтала по телефону с одной из своих бесконечных подружек. Как-то раз я видела, что в блокноте она делает пометки заранее. „Позвонить Насте“. „Встретиться с Лизой“. „Позвать в гости Таню“. Очень много усилий для поддержания связей.

Так вот, она болтала с Таней, или Лизой, или Настей – и я услышала, как она восторгается ребенком, которого родила недавно эта самая Таня, или Лиза, или Настя.

Я подумала: что будет, если она решит завести еще одного?

В общем-то, мне не жалко. Кажется, эта идея не вызывает у меня никаких чувств, хотя в тот момент почему-то хотелось закричать: у тебя тоже есть ребенок. Как насчет того, чтобы зайти в его комнату и повосторгаться им? Не думала, что она все еще может сильно меня задеть. И чем?

Летом много лет назад она, я и отец поехали на море – это был единственный раз, когда мы отправились куда-то втроем. Было очень тепло, и мы смотрели на звезды. Отель с открытой крышей – я лежала между ними и чувствовала себя до странного целой, хотя и знала, что они

Лежу на кровати, мысли скачут, и вся комната крутится, сильно тошнит. Возможно, стоило бы вызвать врача – по-настоящему.

Представляю себе, что приняла очень много таблеток и жду, что будет, – и мне до того плохо, что в какой-то момент я по-настоящему испугалась, потому что забыла, что все это только фантазия. Мне ничего не грозит, не так я глупа и не так слаба, чтобы

6 октября

Сегодня случилось кое-что ужасное. Ужасное. УЖАСНОЕ.

Я увидела голубя, когда возвращалась домой. Сначала я даже не поняла, что это. Он выкатился мне под ноги, как перекати-поле или что-то вроде того. Он уже не был похож на птицу – сломанный, шаткий – комок тельца, который с трудом полз вперед на крыльях. Больше он не полетит – это сразу было понятно. Теперь все, на что они были годны эти крылья, – служить костылями всему остальному. Лап не было видно. Сейчас я думаю – это хорошо. Я не хотела бы видеть и запоминать, во что превратился низ его туловища. Голубь был похож на кривое грязное колесо – не круглое, угловатое.

Голубь был похож на чудовище из ночного кошмара.

И он смотрел, смотрел, смотрел прямо на меня, как будто умолял о помощи. Его голова была свернута набок. Я подумала, что он, наверное, ничего не чувствует. Было похоже, что что-то случилось с его позвоночником – а ведь тогда ничего не чувствуют. Или нет? Он еще какое-то время смотрел на меня, а потом пополз дальше, опирался на свои крылья-костыли.

Он полз к дороге – к ревущей, огненной, быстрой смерти.

Я пошла к дому. И я думала: что я могу сделать? Наверное, можно было бы отвезти голубя к ветеринару. Может, кто-то бы так и сделал. Взял бы голыми руками этого сломанного, смятого голубя, а потом убедил бы таксиста отвезти их бесплатно – ну да, их, меня и голубя… А потом что? У меня и денег-то почти нет. А в ветеринарке наверняка нужно платить. Кто будет лечить бесплатно голубя? Кому это нужно?

Можно было поступить иначе.

Я сидела на скамейке у дома и думала: убивала ли я прежде? Убивала ли я прежде теплокровное существо?

И я поняла, что никогда никого не убивала. Никогда не знала, каково это. Я тогда вспомнила, как голубь целеустремленно ковылял на своих костылях к дороге. Хотел умереть? А кто-то другой на его месте… Кто не хотел бы?

Может быть, если бы голубь умел говорить и думать, он бы сказал, что любая жизнь – даже такая, переломанная, грязная, страшная, это лучше, чем ничего. Может быть, он бы не хотел ничего, кроме времени. Может быть, ветеринарка дала бы ему это время.

Все это на самом деле было не важно – я же знала, что не поймаю голубя. Не отвезу его в ветеринарку. И он не останется жив, потому что его голова свернута набок, а тело сплющено, и, должно быть, все внутри сплющено тоже…

Голубь смотрел на меня. Я все еще чувствовала его взгляд – из-за скамейки, из-под кустов, из темноты. Даже откуда-то изнутри на меня смотрел этот голубь, и в его взгляде была мольба.

Он смотрит на меня даже сейчас.

И вот тогда я подумала, что могу его убить. Это не должно было оказаться очень уж сложно. Я читала, что птичьи кости очень хрупкие. Это логично, потому что им нужны тонкие косточки, очень тонкие, иначе они не смогут подняться в небо… Но этот голубь в любом случае не смог бы подняться в небо… Больше никогда, никогда.