Отсутствие Анны

Время здесь работало как-то по-другому. Расцвеченное сполохами лилового и зеленого поле Марина пересекла минут за пять – а казалось, идти придется никак не меньше часа. Голова кружилась, как после быстрого бега, хотя она шла осторожно и медленно, нервно озираясь по сторонам. Одежда высохла, как будто прошло много времени. Марина с опаской смотрела на туман, ползущий понизу, путающийся в траве, перебирающий ее, как призрачные пальцы, но молочная дымка вела себя мирно.

Марина сделала осторожный шаг вперед, и туман, поколебавшись, расступился, впуская ее в лес. Впереди было темно, но времени на раздумья не осталось: обернувшись, Марина увидела, что за ее спиной гольфовое поле мало-помалу растворяется в темноте, как декорация, больше не нужная для спектакля. Возвращаться было некуда, оставалось двигаться вперед. Как ни странно, входя в лес, Марина вдруг ощутила абсолютное спокойствие, какого она не чувствовала давно – с тех самых пор, как Аня не вернулась домой.

В конце концов, происходящее не могло не быть сном, как бы ни хотелось верить в обратное, – а значит, и бояться было нечего.

Сделав пару шагов под сень деревьев, Марина снова обернулась. Стволы за ее спиной стояли непроницаемо, не давая ни единого просвета, хотя бы намека на то, что в мире осталось что-то, кроме леса. Над головой замерцали звезды – разных размеров и форм, неровные, как будто кто-то протыкал черный лист бумаги, должный изображать небо, ножницами тут и там, как захочется. Словно в ответ на недавние Маринины мысли, на небе показалась луна – идеально круглая и огромная, как на картинке в энциклопедии про космос. Прищурившись, можно было даже различить крохотные кратеры, царапины и вмятины от неудачно задевших твердь метеоритов. Марина вспомнила, как водила пятилетнюю Аню в планетарий, и попыталась воскресить в памяти лицо маленькой восторженной дочери – ведь она наверняка была в восторге, – но не смогла вспомнить ничего, кроме вот такой же огромной равнодушной луны, медленно плывущей в черноте космоса под потолком зала.

Уже уйдя глубже в чащу, она запоздало забеспокоилась за свои необутые ноги, но земля здесь была покрыта плотным моховым ковром, сухим и мягким. Кое-где виднелись кусты, усыпанные крупной черникой и неизвестными Марине ярко-красными ягодами. Кроны деревьев все гуще сплетались между собой. Кажется, лес был хвойным, но Марина никогда не видела таких деревьев прежде – ветви, покрытые мягкими, как у лиственниц, иголками, закручивались в упругие спирали, похожие на улиточный панцирь. Лунный свет был ярким, и в помощь ему то тут, то там замерцали зеленые пятнышки – они выглядели смутно знакомыми, но Марина не могла сообразить почему.

Лес все еще молчал – она тщетно напряженно вглядывалась в густоту ветвей впереди, вслушивалась в тишину, бьющую по ушам. До сих пор ни зверей, ни птиц – во всяком случае, пока. Это делало лес неестественным, неправильным… Вымершим? Вряд ли. Марина вдруг четко поймала идеальное определение: лес не выглядел вымершим, напротив. Он выглядел незаселенным – как будто в спешке кто-то забыл о такой мелочи, как лесные обитатели, или решил отложить ее до лучших времен. Лес был как недорисованная картина на подрамнике в мастерской художника – из тех, которые могут стоять у стены годами. Такие картины всегда удостаиваются комплиментов редких посетителей мастерской. Услышав их, художник с довольной снисходительностью поглядывает на холст, но, стоит посетителю уйти, тут же забывает о нем надолго, может быть, навсегда.

Туман, было притихший, теперь снова проявил себя – медленно, как змея, он заструился по земле, коснулся Марининых ног, и она невольно вздрогнула. Ощущение было такое, как будто ее омыли теплым молоком. Сразу вслед за ощущением явилась музыка – негромкая, печальная. Марина попыталась вспомнить, не слышала ли она такой мелодии прежде, но не сумела.

– Эта музыка, – сказал человек, вышедший из-за деревьев, – музыка, которая всегда приходит вместе с туманом…

Он явился так просто и естественно и говорил так спокойно и тихо, что Марина не успела испугаться.

Человек был немного выше ее, очень бледен и темноволос. Его усы были аккуратно подстрижены, а наряд, черный от манжет рубашки и до пыльных ботинок, казался старомодным. Он улыбался, но в его улыбке было что-то по-настоящему трагическое; от одного взгляда на нее Марина почувствовала, как приподнимаются тонкие волоски на шее и руках. Было страшно взглянуть этому человеку в глаза, но она не удержалась. Ничего особенного не произошло – глаза оказались большими, карими и очень печальными.

– Здравствуйте, – сказала Марина, не зная, что еще сказать, и чувствуя, как последняя связь с реальностью рвется и улетает прочь, как воздушный шар, в черное, изрезанное звездами небо. – Красивая музыка.

– О да. – Человек кивнул учтиво, но думал явно о своем. – Очень красивая, полагаю. Давно вы здесь?

– Я… Кажется, с полчаса. А вы?

От простого вопроса его лицо вдруг исказилось, и у рта пролегла еще более горестная складка: