Оттенки алой ночи (СИ)

— Прошу простить меня, — снова с поклоном произнес мужчина. — Тогда позвольте спросить, что Вы вообще забыли в портовой части города, господин? — сменил он тему.

— Я… — начал было Джеймс, но задумался на несколько секунд. — Не знаю. Хотел, наверное, вспомнить прежнюю жизнь.

— Сомнительной же она была, раз прошла в подобном месте.

— Да нет. Было… Довольно весело, — улыбнулся юноша, наслаждаясь возможностью просто поговорить об этом.

— Тогда как же Вы оказались в публичном доме? — поинтересовался Рэнфилд, и его бледные глаза странно блеснули в темноте. Джеймс удивленно приподнял бровь. — Хозяин упоминал о том, где нашел Вас.

— Я там не работаю, — жестко предупредил Джеймс, чтобы этот странный мужчина не думал и дальше так оценивающе его рассматривать. — Я просто живу там.

— Значит, хозяин просто Вам понравился?

— Что-то вроде того, — Джеймс скрестил руки на груди и перевел взгляд в окно. Туман казался еще более густым, чем час назад, и вдалеке уже сверкали первые вспышки молний. — Может, отложим наш поход в бар? — задумчиво предложил Джеймс, глядя на неспокойное небо.

— Вы уверены? — тихим, похожим на змеиное шипение голосом спросил Рэнфилд. — Вам не повредит немного развеяться, тем более… — он снова странно усмехнулся. — Господин придет к Вам только после заката. Если Вы, конечно, не хотите встретить его в поместье.

— У него? — с сомнением уточнил Джеймс и посмотрел на слугу Фассбендера. На мгновение он готов был согласиться. Ох, он слишком этого хотел. Но… — Нет. Благодарю. Я дождусь его у нас. И мне, вообще-то, следует вернуться. Мэри-Энн, наверное, с ума сходит.

— Кто?

— Женщина, которой я обязан жизнью, — не вдаваясь в подробности, ответил Джеймс. Нет, Рэнфилд все же не казался ему тем человеком, которому он хотел бы это рассказать. Он и сам не любил вспоминать об этом, но запах рыбы все еще чувствовался, словно впитавшись в одежду, навевая воспоминания.

Всего одна неудача. Залез в карман не к тому человеку. Он помнил, как его поймали за руку, как вызвали полицию. Помнил свои отчаянные попытки вырваться из наручников. Помнил камеру в участке и гневный голос того самого богатея, который оказался сыном судьи. И все. Вот уже руки сжимают прочную холодную решетку, а вонь тюремной камеры временного заключения отравляет сознание. Какого-то бродягу стошнило в углу уже несколько дней назад, но убираться в камере никто не спешил.

— И у меня даже не будет права на последнюю просьбу?! — в отчаянии крикнул Джеймс, повиснув на решетке и прожигая взглядом своего надзирателя, который развалился за своим письменным столом.

— Сиди, обезьянка. Тебе никто слова не давал. С таким-то приговором мог бы не вякать.

— Да я ничего не сделал!

— А на бумаге написано другое, — безразлично пожал плечами полицейский.

— И это вы называете правосудием? — Джеймс, нервно хихикнув, увидел проходящую в холле женщину в дорогом платье глубокого изумрудного цвета. Она шла рядом с одним из полицейских и о чем-то с ним беседовала, но Джеймсу было все равно. — Леди, леди! Не рассудите нас? — крикнул он сквозь решетку и помахал блондинке, которая повернулась в его сторону, оборвав свою беседу. — Как Вы считаете, это нормально, когда ни в чем не повинного человека осуждают на смерть просто потому, что его лицо не понравилось сыну судьи?

— При чем тут твоя рожа? Нечего было по карманам лазить, — поморщился надзиратель, но вот женщина, вопреки ожиданиям юноши, не прошла мимо, а улыбнулась и подошла ближе — достаточно близко, чтобы не задохнуться от вони, царившей в камере временного заключения. Она пристально посмотрела на запачканное и помятое лицо заключенного.

— И как такое очаровательное личико могло кому-то не понравиться? — нежно спросила она у заключенного.

— Госпожа, он не стоит Вашего внимания, — послышался зычный бас мужчины, с которым вела беседу женщина, и, услышав этот голос, дежурный полицейский подскочил так, словно его резко обожгло пламенем.

— Доброго вечера, сэр! — выкрикнул он, отдавая честь начальнику участка.

Она спасла его, но тогда Джеймс и не думал, что просто сменит тюрьму и надзирателя. И, если бы она не была женщиной, возможно, он бы заглушил свой голос совести, который напоминал снова и снова о том, как после освобождения Джеймс клялся в любви Мэри-Энн, поддавшись странному окрыляющему чувству свободы и внезапного спасения. А теперь вынужден был держать слово, веря, что в нем еще осталась хоть какая-то часть достоинства, не позволяющая предать женщину, которой он обязан был каждым днем своей жизни, обещанной ей за свое спасение.

========== Глава 4: Врожденная болезнь ==========

Майкл очнулся, едва последние лучи солнца скрылись за горизонтом, позволяя ночи вступить в свои права. Видение, заменявшее ему сон, развеялось, словно его и не было, но мужчина помнил его так отчетливо, будто только что пережил каждое мгновение увиденного. И первой мыслью, пронзившей его сознание, был Джеймс.