Оттенки алой ночи (СИ)

— Мы знаем его имя, внешность и место кормежки, — рассудительно заметил священник, словно не заметив вспышки гнева своего друга. — Мне этого достаточно. Не считаю, что следует оставлять как приманку этого юношу, тем более, когда есть та бедная девушка из борделя.

— Она сама сказала, что эта тварь прогоняла ее, чтобы остаться с юношей. Если он выбрал себе новую жертву, то может уже и не вернуться к старой. А если парня напугает твое предупреждение, то нам придется прочесать весь город в поисках нечисти, — Хьюго поправил край своей шляпы и посмотрел на хмурое небо, в котором облака перекатывались, подобно клубам наркотического едкого дыма, заслоняя собой дневной свет. Они уже успели проследить за экипажем, но вместо высокого темноволосого мужчины с хищным лицом и холодными глазами Джеймса встретил какой-то сутулый и бледный, словно мел, мужчина в черной одежде, который явно не подходил под описание твари, за которой они охотились.

— Это все еще может быть нужный дом, это мог быть его слуга. Вампир бы не вышел днем.

— И без тебя знаю, — фыркнул Хьюго и, достав из глубокого внутреннего кармана плаща сигару, неспешно закурил, пытаясь успокоиться.

— Проверим дом сегодня? — спросил священник, словно забыв о недавнем споре.

— Да, — кивнул охотник. — Вот только твари здесь нет, — уверенно добавил мужчина, а священник только усмехнулся.

— Что? Очередное твое предчувствие?

— Именно, — серьезно кивнул Хьюго. — Но мы найдем его. Мальчишка нам в этом поможет.

— Я против того, чтобы использовать его как приманку.

— Ник, твои принципы вредят нашему делу. Это будет мой грех. Тебе нужно лишь подготовить почву для будущего сражения.

— Ты ведь уже выбрал место. Разве там мало святости и без моих молитв?

— Они все равно не помешают. Не хочу, чтобы у этой твари был хоть шанс.

***

— Его… нет? — Джеймс чувствовал, как от одних этих слов в груди словно образовалась огромная полость, заполняемая темным тревожным дымом, давящим на ребра и мешающим нормально дышать.

В доме было все так же пусто и мрачно, и слуга Фассбендера как никогда вписывался в такой интерьер, словно он всегда был частью этого холодного темного дома. Без Майкла здесь совсем не хотелось находиться.

— Да, господин, — с поклоном сказал Рэнфилд и поднял на Джеймса свои бледные глаза, оскалившись жуткой улыбкой, совсем не похожей на теплую, пусть и хищную ухмылку Фассбенера. — У хозяина дела в городе, и он покинул дом.

— Но… Он не говорил мне об этом, — Джеймс чувствовал, как жгучая обида сдавливает горло и хочется кричать, чтобы избавится от этого омерзительного чувства.

— Возможно, хозяин счел, что это не столь важно. Он вернется к закату, и, смею Вас заверить, он бы не покинул города, не сообщив Вам об этом, — последнее слуга сказал с каким-то странным холодным презрением, которое он пытался скрыть за вежливым тоном. — Вы дороги ему.

— Тогда я хотел бы увидеться с ним, — не терял надежды Джеймс, ведь возвращаться к Мэри-Энн было последним из его желаний сейчас. Лучше продрогнуть на улице или отсидеться в пабе, дожидаясь Майкла. Да даже провести день здесь в компании странного Рэнфилда было бы лучше, чем вернуться в дом за борделем.

— С закатом господин должен вернуться, и я уверен, что он будет рад посвятить все свое время только Вам, — и снова этот странный тон со скрытым недовольством. Джеймс тихо фыркнул, а затем улыбнулся внезапной мысли. Он порывисто подошел к столику в прихожей, на котором лежал блокнот в дорогом кожаном переплете и простой карандаш, и, торопливо записав адрес, вырвал страницу.

— Вы что-то решили, юный господин?

— Да, Рэнфилд, — улыбнулся Джеймс и передал альбиносу записку. — Отдай это Майклу и скажи, что я жду его там. В этом доме без него мне делать нечего, — и, дождавшись обещания Рэнфилда обязательно исполнить просьбу, Джеймс вышел из дома и уже намного бодрее пошел по улице, надеясь, что хотя бы завершение этого дня сможет доставить ему удовольствие и разогнать тревожность.

***

Темнота окутывала этот и без того невзрачный мир. Вокруг один за другим загорались золотистые огни ночных фонарей, но их свет едва касался земли, тускнел и умирал в густом покрывале молочного тумана. Чужая кровь струилась по телу. Наконец-то ее было достаточно много, чтобы ощутить жизнь сполна. Жизни глупой женщины — всей ее крови — и отдыха ему хватит на то, чтобы целую ночь чувствовать себя горячим и живым, и даже мертвое сердце сможет биться снова. Забытое приятное чувство собственной жизни — один день ценою в чью-то душу.