Оттенки алой ночи (СИ)

— И чем только уборка номеров занимается? — с улыбкой и веселым осуждением, которое будил в нем алкоголь, заметил Джеймс и медленно поднял оставленные на кровати черные чулки, которые просто накрыли покрывалом, так и не убрав. А может, оставили специально для гостей, которые так и не въехали в номер. Иначе зачем оставлять новую пару прямо под покрывалом? Джеймс хмыкнул и, решив пока не ломать голову над загадкой чулок, уселся в кровати. Он неспешно провел кончиками пальцев по черному кружеву, невольно оценивая их качество. Привыкаешь к подобным вещам, когда работаешь в борделе, пусть даже и просто бухгалтером. Ему не раз доводилось убирать подобные вещи, покупать их и разбирать. А уж Мэри-Энн так и вовсе могла похвастать своей кружевной и корсетной коллекцией.

Джеймс поморщился, отогнав мысли о женщине подальше, и стал задумчиво наматывать чулок на руку. Тонкая, нежная шелковая ткань. Воздушное кружево. Так мало нужно, и он снова чувствует себя в их привычном номере, где они были с Майклом. Хотя, казалось бы, не так уж они давно вместе, чтобы что-то становилось привычным, вот только настроение было не по-домашнему игривым.

Эта мысль была глупой.

Дурацкой.

Неуместной.

Но Джеймс осознавал это в процессе смутно и только отметил, что шелковую ткань приятно чувствовать на ногах, а еще почему-то ему это казалось до жути забавно, и только какая-то часть Джеймса, та, чей голос еще можно было расслышать сквозь янтарную пелену опьянения, говорила, что такое поведение совершенно недопустимо.

Но снимать чулки из-за этого не хотелось.

Последние лучи кроваво-красного солнца скрылись за горизонтом, растекаясь по тонкой грани неба и земли, впитываясь в нее и исчезая окончательно, позволяя пока еще прозрачному мраку заполнить улицы.

Первые минуты ночи.

Бледный мотылек бился о стекло, пытаясь прорваться к свету в уютном номере отеля, и Джеймсу почему-то слышалась какая-то странная мелодия среди его ритмичных ударов о холодную прозрачную поверхность окна.

— Смотрю, ты скучал, пока меня не было.

В бархатистом голосе Майкла послышались нотки веселья, и Джеймс, резко перекатившись по кровати, уставился на входную дверь, пытаясь понять, когда Фассбендер успел войти и как он умудрился сделать это так бесшумно.

— Я долго ждал, — с невинной улыбкой пояснил Джеймс и невольно хихикнул, повернувшись на спину и запрокинул голову, чтобы лучше видеть Майкла, пока не совсем представляя, какая картина открылась взору мужчины.

Полуобнаженный, в съехавшей на плечо белой мягкой рубашке Джеймс с растрепанными волосами, красными губами и затуманенным взглядом голубых глаз совершенно бесстыдно раскинулся на кровати, скрестив ноги в чулках.

Юноша игриво прикусил губу и согнул одну ногу в колене, стараясь действовать небрежно, словно невзначай показывая себя с лучшей стороны. Алкоголь путал мысли и делал их необычайно игривыми, а нежный шелк стягивал кожу, которая почему-то теперь стала чувствительнее. Джеймс облизнул губы и провел рукой по внутренней стороне своего бедра, касаясь бледными пальцами кружевной резинки чулка, подхватил ее пальцами и слегка оттянул, отпустил, позволяя ей с тихим шлепком вновь крепко обхватить его ногу.

Надо признать, о подобном Майкл не думал, определенно не ожидая увидеть такое, но то, что он наблюдал, совершенно точно ему нравилось, а заострившиеся клыки до боли врезались в нижнюю губу.

Майкл неспешно направился к Джеймсу, разглядывая непривычно расслабленного и такого откровенного юношу, чувствовал исходящий от него запах дорогого алкоголя и бросил взгляд на пустую бутылку.

— Не видел прежде тебя пьяным,— скорее для себя заметил Майкл.

— Тогда смотри, — Джеймс театрально раскинул руки в стороны и слегка прогнулся в спине, отчего на мгновение у Майкла потемнело перед глазами из-за внезапно накатившей волны неудержимого желания просто наброситься на Джеймса и овладеть им сразу, без прелюдий. Чтобы знал, как дразнить, давая понять, что он почти сутки томился один в отеле. Чтобы знал, что бывает, если так заманивать с самого порога. Чтобы знал, как тяжело Майклу сдерживаться от столь необычного и немного дикого вида черного шелка на стройных ногах Джеймса, пенящегося кружева, ласкающего его белоснежную кожу.

В этом веке носят слишком много одежды.

Майкл снял пиджак и жилет, оставив их небрежной кучей лежать на полу, разулся под лукавым взглядом Джеймса, к голове которого уже начала приливать кровь, придавая его коже очаровательный розоватый оттенок.

— Ты прекраснее любой из девушек в вашем борделе, — оценил Фассбендер, забираясь на кровать и уже чувствуя, как упруго упирается его член в дорогую ткань брюк.

МакЭвой хихикнул, поправив волосы, приподнялся на локтях и прикусил губу, завершая образ.

— Еще раз сравнишь меня с бабой, и я тебе врежу, — строго предупредил шотландец, и по блеску в его глазах было видно, что даже в таком состоянии он не шутил. Майкл невольно вспомнил, как злился Джеймс когда-то давно, в той жизни, когда его еще звали Марти, лишь от одного упоминания его женственности. И не раз влезал в драки из-за этого.