Оттенки

— Веет на гумне, — сказала Тийна.

— Почему они никогда не зайдут в горницу?

— Не хотят тебе мешать.

— А мне хочется, чтоб побольше людей было, а то все кругом точно мертвое. Дождь идет?

— Нет, не идет. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Просто так… Снег еще не выпал?

— Нет еще.

— Знать бы, когда первый снег выпадет.

— Кто его знает. А к чему тебе снег?

— Думаю — увижу ли я его еще раз, в комнатах зимой хорошо будет, тепло… Я так устал, спать хочется, а сон не идет… Что ты там делаешь?

— Шью.

— Что ты шьешь? Ты шей здесь, подле меня, чтобы я мог тебя видеть; я погляжу, что ты шьешь… Вы все меня сторонитесь, а я ведь еще не умер… Мать давно уже говорила, что с мертвым ссориться не хочет.

Он говорил холодно, равнодушно.

Тийна пододвинулась к кровати и продолжала шить. Каарель глядел на нее с минуту, потом произнес:

— Как ты пополнела… Что это ты шьешь такое белое?

— Рубашку, белую рубашку.

— Мне на смерть?

Тийна не ответила.

— Правда? — снова спросил Каарель.

— Почему ты так думаешь?

— Вижу — такая белая, слышу — шуршит, чему же это еще быть, думаю. Дай сюда, я посмотрю, на ощупь попробую.

Он протянул руку, но она бессильно упала на одеяло. Тийна подала ему рубашку.

— Ну да, конечно, я сразу понял… А какая тонкая, красивая! За всю свою жизнь никогда не носил такой рубашки… И штаны такие же сделай, только пошире, чтобы легко было надеть; побольше материи изведешь, ну да ладно… Ни мыла, ни полотенца мне в гроб не клади, это у стариков так заведено; что мне там, в земле, еще мыться да чиститься, там мы все одинаково грязные.

Он пошевелил посиневшими губами, силясь улыбнуться.

— Старики придут сюда, пока я жив? — помолчав, спросил Каарель.

— Конечно, придут, если ты захочешь.

— Пускай приходят, я же им не запрещаю. Хватит с меня и постели, да и той много.

Тийна промолчала.

— Атс будет меня помнить, когда вырастет? — спросил он минуту спустя.

— Не знаю, может, и будет.

При этих словах в угасших глазах больного мелькнула чуть заметная искорка жизни.

— А ты выйдешь замуж, когда меня не станет?

— Почему ты спрашиваешь? Не хочешь, чтобы я выходила?

— Что мне тут хотеть или не хотеть. Все равно, в могиле ничего знать не буду. Я только думаю о детях — под чужой кнут попадут.

— Ах, за кого мне выходить, кому я нужна! Если бы не ты, я бы и сейчас еще была одна.

— Ну вот и останешься опять одна, только на каких-нибудь несколько лет я тебя и потревожил…

Как-то выдалось несколько ясных, погожих дней. Солнце ярко светило в окошко.

— Гляди, солнце светит, — сказал Каарель и немного погодя добавил: — Почему кругом так тихо, будто вымерло все? Я и сейчас уже как в могиле. Почему к нам никто не приходит? Мне сегодня лучше, я, наверно, начинаю поправляться… Тийна, скажи что-нибудь! Почему ты молчишь?.. У нас теперь такие хорошие полы, хоть бы раз созвала парней и девушек, пусть поиграют, попляшут. Я посмотрю на них, послушаю, хоть какая-нибудь радость будет от нового дома… А где Атс?

— В другой комнате спит.

— Почему он все время спит, он ведь еще не устал?

— Ты так много говоришь, видно, конец твой близко.

— Да нет, я выздоравливаю, слышишь, и кашель меньше.

Но тут же у него начался приступ удушливого кашля.

— И кашлять-то уже сил нет, в животе совсем пусто, — пожаловался он.

— Не говори много, тебе вредно.

— Я больше не буду.

Но, помолчав немного, он опять стал задавать Тийне разные вопросы.

XI

Осень борется с зимой: одна сыплет дождем, другая швыряет снегом.

Ветер гонит тучи по небесным равнинам, срывает с деревьев последние листья и завывает на опустевших полях.

— Что, сегодня снег идет? — спросил Каарель у старухи. Та останавливалась то у его кровати, то у постели Тийны.

— И дождь, и снег, все вместе, — ответила она.

— Который час?

— Половина пятого.

— Значит, уже вечер.

— Да, скоро вечер.

Из-за занавески послышался стон Тийны.

— Скажи Тийне, чтобы она так не стонала. Мне сегодня лучше, я себя чувствую совсем здоровым. Только пусто в животе.

Немного погодя снова донесся стон.

— Что она все время стонет! Мне тяжело это слушать, — сказал Каарель.

— Хоть ты лежи спокойно, я знаю, что не можешь мне помочь, сам болен, — отозвалась Тийна.

Но эти слова не достигли слуха больного, их услышала только мать, стоявшая у постели Каареля.

Дневной свет угас, зажгли огонь. Вся семья собралась в горнице.

— Поди сюда, посиди с Каарелем; мне надо быть около Тийны, теперь уж недолго ждать, — сказала старуха мужу.

Старик вошел в горницу и остановился у постели Каареля.

— Ну, и ты наконец пришел меня проведать! Где это ты пропадал? — спросил Каарель, но видно было, что он не ждет ответа.

Старик засопел и опустился на стул.

— Все еще снег идет? Или дождь? — через минуту спросил Каарель.

— Чистый снег, — ответил старик.

— Да ну, чистый снег? — с радостью переспросил больной.

— Чистый снег.

— Где Атс? Опять спит?.. Мне хочется на него посмотреть. Подрос он?..

Мальчика позвали к отцу.

— А ну, подойди ко мне, дай я попробую, сколько в тебе весу.

Старик посадил Атса на край кровати, и Каарель положил руку на светловолосую головку мальчика. Некоторое время отец и сын глядели друг на друга, потом сын серьезно сказал: