Оттепель как неповиновение

Давид Самойлов в «Поденных записях» приводит mot Евгения Евтушенко:

– Настоящий поэт редок, как генерал в троллейбусе… (запись от 23 мая 1957 года).

Глупость вроде бы, но как сказано!

Владимир Войнович на «Эхе Москвы»

«Самым лучшим министром культуры была все-таки Фурцева. В ней было что-то человеческое…»

Рассказала Сусанна Альперина

«Не стало Ильи Глазунова. <…> Помню, как он приехал в Одессу – у него была выставка в Художественном музее, и там я впервые не на фотографиях увидела эти огромные картины-коллажи, где были запечатлены все известные лица. Не помню причину, возможно, редакционное задание, но почему-то несколько дней провела с Глазуновым и нашими одесскими художниками. Они очень интересно общались, слушала, раскрыв рот. Но вот одна деталь. Сидели на крылечке, курили. Глазунов достал пачку Marlboro – тогда страшный дефицит – и протянул художникам, мол, угощайтесь, ребята. И тогда самый заслуженный из одесских отвел его руку и сказал:

– Я от Marlboro кашляю.

И достал „Беломор“.

Marlboro из рук Глазунова так никто и не взял.

Светлая память».

Жаль, что не я это увидел. Но теперь и я буду это помнить.

Банда лесбиянок

В 1969 году среди сотрудников иностранного отдела Главлита СССР была раскрыта «банда лесбиянок».

«Дело в том, – рассказывает бывалый цензор В. А. Солодин, – что в Главлите существовала штатная единица – инспектор, т. е. сотрудник для выполнения технической работы. Инспекторы проверяли почтовые отправления, ставили штампы, уничтожали присланную в страну литературу и пластинки. Основная часть изымаемой литературы была вовсе не политика, а порнография и религия. Когда от нас на рубероидный завод приезжал грузовик с литературой на переработку, то там изо всех углов шваль вылезала, надеясь что-нибудь ухватить. Но у нас инспекторы были настороже – сами на транспортер кидали мешки, половина дач Московской области крыта рубероидом, сделанным из конфискованной литературы.

Работали инспекторами в основном молоденькие девчонки-комсомолки – сразу после школы они шли к нам на год-два для наработки трудового стажа. Работа у них была простая – стой рви журналы на несколько частей да бей пластинки перед отправкой на завод. Вот пока они стояли и рвали и нагляделись всякого. Пришла к ним новая девочка, а они ее через месяц на вечеринку позвали – вроде как день рождения у подруги. А там стали совращать. Она как-то отвертелась и к маме. Все рассказала. Та – в горком.

Секретарь комсомольской организации Главлита в шоке была: вся комсомольская организация иностранного отдела оказалась замешана, мы двадцать человек – всех инспекторов – уволили. Хорошо, до суда не дошло».

Кратчайшая история русской литературы

В 1950‐х годах – перед пьяными в дым писателями по предъявлении ими членского билета милиционеры вытягивались во фрунт, называли по имени-отчеству, а их бренные тела на мотоциклах с колясками бережно-бережно развозили по квартирам.

В 1970-х – никто ни перед кем уже не вытягивался, но и в вытрезвитель на общих основаниях еще не забирали.

В 1990-х – могли и побить, если писательское удостоверение ментам дерзко тыкать в нос, а права нагло качать.

Ныне – бить, скорее всего, не будут, но вместо вот этой вот фигни, где обозначен член такого-то союза писателей, потребуют настоящие документы установленного образца.

Оно и правильно: перед законом у нас теперь все равны.

Стихи умнее своего творца и не похожи на него нимало

«…Я думаю, что меня лучше читать, чем со мной иметь дело», – заметил Иосиф Александрович Бродский.

И действительно.

Когда Бродский всеми имеющимися у него средствами гнобил Евтушенко, можно было предположить, что он на дух не переносил ни выездных советских стихотворцев, ни евтушенковский стиль литературного поведения.

Когда он в первый же свой вечер на венской чужбине попробовал под магнитофонную запись развенчать Олега Чухонцева (а у того была слава первого московского поэта, как у Бродского – питерского), уместно было думать, что всему причиной стресс и непривычный закордонный алкоголь.

Когда Бродский не дал осуществиться американской литературной карьере Василия Аксенова, пришлось допустить, что «Ожог» ему просто не понравился.

Но когда оказывается, что он к Саше Соколову мало того что ревновал, так еще и пытался воспрепятствовать публикации «Школы для дураков», начинаешь подозревать, что великий наш поэт интуитивно не терпел потенциальных конкурентов из России – не то чтобы ему равных, но сопоставимых с ним либо по литературному весу, либо по медийной известности.

Впрочем, сильные таланты все таковы.

Или почти все.

1970-е. Ресторан Центрального дома литераторов

– Как же я устала, как устала, – только и повторяла, в одиночестве сидя за празднично накрытым столом, Наталья Петровна Кончаловская[275]. – Да вы представьте себе: едва вчера вечером вернулась из Парижа, как через два дня опять улетать. В Рим.