Отторжение

Первый раз мастит у меня был в Питере — сразу после рождения дочери. Арина вылечила меня уколами. А перед этим пришлось сцеживаться — подолгу, с дикой болью. Тогда это было необходимо, и сейчас тоже. Может быть, полегчает? Вообразив, что придётся перетерпеть, я заранее разрыдалась. Хотела вызвать горничную, попросить вызвать врача прямо сейчас. Но потом решила ждать до утра.

Сунув под мышку термометр, я улеглась в постель. Кажется, даже задремала. Но, когда очнулась, увидела, что прошло двадцать минут. Против ожидания, жар был не такой уж сильный — ровно тридцать восемь. Жалея себя, одинокую и несчастную, я подошла к окну, всхлипнула. За жалюзи клубилась туманная тьма. От отвратительного самочувствия тоска стала невыносимой.

Чтобы отвлечься, я принялась стаскивать с себя вечернее платье, колготки. Потом избавилась от короткой комбинации, сняла раздельное боди. И увидела, что обе груди распухли, покраснели и растопырились в разные стороны. Как была, голая, я прошла в ванную. Там, закусив губу, принялась давить на сосок. Слёзы покатились по щекам, в глазах потемнело. Пол заколебался под ногами. В раковину закапала розовая от крови жидкость с пузырьками.

Я до крови изжевала нижнюю губу, чтобы не заорать. Потом взглянула в зеркало и увидела зарёванное, испуганное лицо. Подумала, что больше не могу сцеживаться. Сейчас поставлю холодные компрессы… Или нужны горячие? Достану-ка я ледышку из холодильника. И найду такое положение в постели, чтобы приглушить боль, дурноту…

— Сколько времени твоему младенцу, Дайана?

Вадим Гуляев стоял в дверях, пьяный вдрабадан, озабоченный и решительный. Я, наверное, взглянула на него с ужасом, потому что охранник захохотал.

— Не бойся, Эду не скажу! Куда дела плод грешной любви? В роддоме оставила или к чужим дверям кинула?

— Это поздний выкидыш был, — нашлась я. — А молоко уже пришло. Он умер, его нет. Зачем я буду Эдику говорить?

Этот вариант мы с Гаем, разумеется, не прорабатывали. Пришлось сочинять на ходу.

— Он ничего и не узнает, если мы договоримся…

Гуляев облизывал губы и весь дрожал. Я вдруг вспомнила, что стою перед ним совершенно голая.

— Ты меня не дури, девочка, — продолжал Вадим, поспешно раздеваясь. — Я ведь женат, у меня детей двое. Как выглядит грудь кормящей женщины, знаю. Так вот, подруга… Никакой это не выкидыш. Ты кормила младенца, причём уже несколько месяцев. Кто у тебя, сын или дочь?

— Да нет у меня никого! — От жара и боли я постепенно зверела. — Что ты ко мне прилип? Какое тебе-то дело, даже бы я и родила? За своей женой смотри, а я и так обойдусь…

— Это ведь ещё не всё, Дайана… — Теперь мы были оба голые. Гуляев, крадучись, приближался ко мне в полной боевой готовности. — Или как там тебя на самом деле…

Я остолбенела. Ноги как будто приросли к полу. Откуда он знает? Так быстро… И сказал ли Ковьяру с Косаревым? Надо выяснить, что именно натолкнуло Гуляева на эту катастрофическую для меня мысль. А потом как быть? Отдаться ему здесь или поступить по-другому?…

— Ты проспись, придурок! — грубо сказала я, пытаясь выглядеть спокойной. — Крыша уже съехала от пойла. Как только хозяин это терпит? Охранничек тоже, мать твою!..

— Ты давай, топай в койку, хромосома простецкая! — усмехнулся Вадим, протягивая ко мне руки. — Я дверь-то запер, чтобы никто не мешал нам получать удовольствие. По крайней мере, мне…

Да, похоже, без последствий здесь не обойдётся, решила я. Надо бы его пистолетом завладеть, который под одеждой, в кобуре. Так попробуй, сунься в ту сторону! Сразу сгребёт в охапку и затрахает до потери пульса. С больной-то чего не справиться? Откуда он знает, что я — не Дайана?… А «хромосома» — на блатном жаргоне девушка. Все эти слова я изучила давно. Ту главное — выиграть время, а потом включить подсознание. Как учил Гай…

— Ты думаешь, я зря тебя к зверям таскал? — Гуляев поднял меня на руки и понёс к постели. — Проверял я, поняла? Сестра-то Косарева очень кошек боится. Ну, до обморока прямо. Об этом и его отец, и мачеха говорили. К врачам водили девчонку, да всё без толку. Ненормальная она какая-то. А ты сегодня кисок с удовольствием гладила, помнишь? Дурь эту родители от всех скрывали — на сторону и не ушло. Ты и не знала, что надо их бояться…

Вот это я понимаю! Кабы знать, где упасть… Как Прохор Прохорович не выяснил про этих кошек? Уж я бы изобразила тихий ужас. А теперь что делать? Ведь для Косарева произвести генетическую экспертизу — раз плюнуть. И уж там-то точно выяснится, что я — не родственница Эдуарду. Конечно, можно погрешить на измену покойной мачехи Косарева, которая пригуляла ребёнка не от его отца. А я. мол, ничего не знала. Но вот от кошек уже не отвертишься.

— Ты не дрожи, соска*! — торжествующе сказал Вадим. — Мне даже всё равно, кто ты такая. Будешь меня любить — скрою всё от хозяина. Нет — пеняй на себя. Он только с виду такой добрый. А на самом деле — зверь. Он уж тебе язычок-то развяжет…