Отторжение

— Эдинька, я не должна была защищаться? — Мой голос звучал жалобно и недоумённо. — Напал на меня, больную. Начал насиловать в крайне жестокой форме…

— Хозяин не верит в такую странную защиту от изнасилования, — спокойно сказал Косарев и развалился в кресле, вытянув ноги едва ли не до моей кровати. — Как ты выколола ему глаза? Неужели пальцами?

— Конечно, пальцами! Гляди, какие у меня ногти! — я пошевелила пятернёй. — Ведь больше и не было ничего…

— Косарев хмыкнул, кивнул:

— Ладно, это так. А зачем ты дважды стреляла в него? Зачем била каменной статуэткой по голове? Да ещё коленом давила ему на яйца?

— Я плохо помню, Эдинька. Ты же знаешь, что у меня была температура больше сорока, когда нас нашли.

Прекрасно, что мне повезло с «братишкой». Но вдруг и он заподозрит? Тогда тюрьмы не избежать. И вряд ли я когда-нибудь оттуда выйду живой.

— Мне было очень больно, понимаешь? А он полез. Сказал, что, если трахнемся, снимет «ломку». Мол, у него готовые шприцы с собой…

— Не было у него никаких шприцев, = угрюмо заметил Косарев. — Значит, ты в «ломках» была? Уже давала ему за «дурь», что ли?

— Давала один раз. — Я начала «плести семерик», то есть оговаривать сама себя. — Да он и сам взял. И наврал, что у него «кубы» есть. А потом сказал, что в следующий раз принесёт. И опять обманул. Что же мне было делать? Вот и сделала ему «вилку»*. Я его била, говоришь? Может, и била. Уже не помнила себя.

— А почему стреляла? — вскинул голову Эдуард.

— Он сам «ствол» достал, начал мне угрожать. А потом спьяну уронил пистолет на постель. А я взяла — спасаться-то надо. Очень мне охота в семнадцать лет погибать!

Я с трудом выговорила эту цифру, но всё-таки не запнулась. Да Эдику было и не до того.

— Дура ты, сеструха! Сразу себя так низко поставила. Мы вот послезавтра уезжаем, а хозяин велит мне пристроить тебя куда-нибудь. Ты должна самостоятельно жить, деньги зарабатывать. Я квартирку куплю тебе. А большего не жди. Никита любил Гуляева. Я ревновал, а заикнуться не смел. Теперь ещё подумает, что это я через сестру сработал…

Косарев поднялся и улыбнулся — стеснительно, по-мальчишески.

— Ты, главное, знай, что не оставлю тебя. Папке, понимаешь ли, обещал. Можешь и в Москву вернуться — денег дам.

— Я пока здесь хочу побыть. Надоело дома.

Кажется, у меня опять жар, но теперь уже болит горло.

— Не хочешь, чтобы я жила здесь, пристрой куда-нибудь. Но пока дай отлежаться — голова кружится.

— О чём речь! Лежи, выздоравливай. Обед прислать тебе сюда?

— Нет, я только пить хочу. Спасибо.

Про еду до сих пор было противно думать. Когда Эдик ушёл, я свернулась калачиком. Сладкая истома раскачивала мою постель, как волна — утлую лодку. Косарев предложил мне вернуться в Москву, но я не могу поступить так без разрешения Гая, хотя очень хочется. Надо через доктора спросить, как поступить в сложившейся ситуации, после того, как погиб Гуляев, глупо ждать, что меня будут брать с собой в поездки. А, значит, о Ковьяре я вообще ничего не узнаю.

Я изображала из себя прекрасную розу, которая всегда больно колется. Про наркоту придумала удачно. В «ломках» запросто убивают того, кто пообещал «дозу», но не дал. Тот обморок меня спас. Все решили, что испугалась дела рук своих, и потеряла сознание. На самом же деле просто выключился организм после страшного перенапряжения.

После мастита началась нервная горячка. Я знаю, что сегодня хоронят Вадима Владимировича Гуляева. Кажется, даже слышу траурную музыку. Или она звучит у меня в ушах? О причине его смерти никому не рассказывают. Эдик умолял Ковьяра всё скрыть. Хозяин согласился при условии, что меня больше в коттедже не будет.

— Хоть твоя сестра так строго свою честь охраняет, даром кормить её никто не должен. Передай ей это, Эдуард. И поищи такую работу, чтобы пришлась по вкусу…

Я не знаю, что найдёт «братец». Но могу передать в Москву только то, что задание выполнить не смогла. Добиться доверия Ковьяра невозможно — даже и без истории с Гуляевым. Осталось лишь вызвать врача, чтобы сообщить ему насчёт торговли фотографиями по спутников. Кажется, это шпионаж по заказу одних стран против других. Ковьяр берёт с американских спецслужб деньги за съёмки интересующих их территорий. Колумбия, Мексика, Венесуэла, Эквадор тоже почуяли свой интерес. Никита Зосимович доволен работой своего «ателье»! От недостатка клиентов оно не страдает.

Нужно только выяснить, каких поручений больше — военных или гражданских. Но это уже не моё дело. Между прочим, в Москве об этом бизнесе Ковьяра и не подозревают.

Натянув одеяло до подбородка, я покосилось на окно. Оно было розовым от солнечных лучей. Такого света больше нигде нет — только на Дальнем Востоке. Утром здесь красиво — свежо и прохладно. Белый голубь сел на подоконник. Он взглянул на меня красным глазом и стал чистить пёрышки. Я хотела дотянуться до телефонной трубки и попросить, чтобы позвали врача. Но не смогла, и решила сделать это позже.