Отторжение

— В Штатах заказывали снимки важных объектов…

Гуляев боялся, что я опять нажму коленкой на его детородный орган.

— Хозяин в Англии для разведки заказы получал… со спутника… Качество классное… В мире — лучшее. Хозяин знает…

— Снимки из космоса хозяин толкает в Штаты?

У меня перехватило дыхание. Про такое Гай мне не говорил. Надо бы разузнать подробнее, а потом передать через доктора. Гуляев мог врать. Но почему-то я была уверена, что он говорит правду.

— Как это всё происходит, а, Вадик?

— Ателье у него… Фирмачи не могут так снимать. Покупают, и — в компьютер…

Гуляев, вроде, так и пребывал в шоке. Боли он уже не чувствовал. Теперь ему, конечно, лучше умереть. Куда он такой нужен хозяину? Вот, веки дрожат в глазницах, как тряпочки. И плачет он — кровавыми слезами. Нет бы помолчать, другую девочку найти — и был бы жив-здоров. Но в этом случае мне пришлось бы очень туго. Недалёкий, самоуверенный враг всегда удобнее умного и осторожного.

— Аппаратура у нас лучшая, длиннофокусные системы… космическая оптика пользуется спросом… Дорого хозяин берёт, но и те не остаются внакладе… Ты ведь всё равно кончишь меня?

Гуляев шевельнулся, и я вскинула пистолет.

— Да, — честно ответила я. — У меня нет выхода. Зачем ты только пришёл сегодня?

— Пришёл, как к нормальной девчонке…

— Ничего себе! — Злость свела мои скулы. — Ты ведь хотел меня сдать хозяину. Якобы я — не сестра Эдуарда. Ты будешь пятым.

— Ты мочила? — прошептал Гуляев.

— Четыре раза, — с некоторой гордостью ответила я.

— Пацифистка, блин… — Он имел в виду настоящую Дайану. — Чья ты?

— Как тебе разница? Твоя жизнь кончена. С хозяином поговорить не удастся.

Я усмехнулась, вытирая пот и кровь ладонью со лба.

— Странно, что нашли фотки лучше, чем в Штатах. У них свои спутники есть.

— Я говорю то, что знаю. Со всех спутников информацией торгуют. Хозяин у англичан узнавал, что им нужно. Не для войны это. В основном — мирная разведка. Весь шарик — на ладони…

Гуляев, который только что лежал без движения, вдруг вскочил, бросился на меня, ориентируясь на голос. После этого ничего не осталось, кроме как выстрелить. Вадим мог реально задушить — из его рук невозможно было вырваться. Пуля попала как раз туда, куда и во сне.

Я свалила Гуляева с постели на чёрный палас. Теперь буквально заливался кровью, катаясь по полу и суча ногами. Видимо, я прострелила ему подвздошную артерию. Кровь била фонтаном.

— Ты, говнюк! Куда хозяин собирается ехать?

— С-сидн-ней… — прохрипел Гуляев. Музыка под полом стала громче.

Я вложила ствол пистолета в ухо Вадима и выстрелила ещё раз — чтобы не мучился и не орал. Нас вполне могли услышать — хотя бы горничная из коридора. Потом пистолет выпал из моих рук. Я Грохнулась без сознания около тела Гуляева. В дверь уже стучали. Но я реально не могла ни встать, ни одеться.

10 октября. Эдик Косарев сидит у моей постели. Он наблюдает, как я сплю, просыпаюсь. Поворачиваю голову. Удивительно, но он жалеет меня. Возможно, Гуляев сильно наступал ему на пятки, и теперь охраннику номер один стало легче жить. Но законом для него было и остаётся распоряжение Ковьяра.

Мне второй день подряд колют антибиотики. Температура упала, грудь перестала болеть. Она как бы онемела. Эдик поит меня чаем с лимоном из простой кружки. Поскольку вот рту пересыхает постоянно, «братцу» то и дело приходится кипятить чайник. Сегодня он должен сообщить мне решение хозяина. Тот не пожелал более видеть меня в коттедже.

Только отчаянное заступничество Косарева уберегло меня от частной тюрьмы Ковьяра. Это такое мерзкое заведение, о котором во Владике ходят легенды — одна страшнее другой. На хозяина не произвели впечатления доводы Косарева относительно того, что я защищалась от насилия. Конечно, Дайана — не ангел, но всё же и не шлюха помойная. Оказывается, Гуляев отправился ко мне тайком от Эдика.

Потом оправдания еле-еле пищала я сама. Ковьяр выслушал меня с каменным лицом и удалился для вынесения приговора. Косарев заметил, что Вадим был жесток с женщинами, и вполне мог довести до озверения. Брат изо всех сил старался спасти меня от частной тюрьмы, да и от государственной тоже.

Он клялся не допустить жестокой расправы. Но наряду с этим пугал меня, рассказывая, что представляет собой упомянутое заведение. Я скорчилась под одеялом. В шёлковой бледно-жёлтой рубашке мне было холодно. А уж от перспективы загреметь в старый обшарпанный дом, что находился в дальнем районе Владивостока, я и вовсе скисла.

Эдик много курил, чесал мощную волосатую грудь под голубой спортивной курткой. Он потягивал виски со льдом и упоённо расписывал устройство частной тюрьмы. Там, под кухней, есть погреб. Дверь держат многочисленные замки. Стены наглухо забетонированы. Арестанты спят на железных нарах.

Попавших в эту каталажку сначала раздевают догола, бьют. Баб, конечно же, насилуют. Потом накачивают водкой с наркотиками, чтобы развязать бедолагам языки. Мне эта перспектива совсем не улыбалась, благо рассказывать было чего.