Отторжение

Не поинтересовавшись, куда делся Веденяпин, Эдик взял на себя все расходы. Видимо, в порядке компенсации за оплеуху. Потом вышел на улицу, волоча меня за руку. Когда мы пробегали мимо двери в мужской туалет, оттуда выглянул Веденяпин — прилизанный, с мокрой бородой. Он тут же юркнул обратно. Я в последний раз оглянулась и увидела, как официанты хлопочут около нашего столика — убирают приборы, вилки ножи; скатывают скатерть.

Вазу с камелиями утащили первой — кто-то из обслуги. Скорее всего, метрдотель. Наверное, подарит любовнице — цветы ведь дорогие и престижные. Но мне теперь нет дела ни до чего, кроме собственной судьбы. Какой она окажется — жестокой или милостивой?

Раз Косарев решил избавиться от меня, вернее, от сестры Дайаны, он это сделает. Тем более, на сей счёт есть приказ Ковьяра. Слезам и соплям здесь не место. Эдик не злился. Более того, он заметно повеселел. И, когда охранник открыл дверцу «мерса», подсадил меня очень ласково. Видимо, такой вариант понравился ему куда больше, чем сделка с Веденяпиным.

Кажется, я начинаю понимать. Эти ребята за долги расплачиваются своими жёнами и детьми. Они маму родную шлёпнут, если босс велит. А уж что там сестра, да ещё сводная, незнакомая! К тому же, Гуляева убила, Веденяпину икорницу на голову надела. А это — уважаемый во Владике содержатель притонов. Ладно, если удастся вырваться живой и здоровой. Надежда, как известно, умирает последней. И я ещё побарахтаюсь…

Косарев сказал три слова водителю на ухо. Тот кивнул и повёл «мерс» прочь из центра, по туманным улицам. Фары освещали мокрый, горбатый асфальт. Охранник сидел рядом с водителем. Косарев вцепился мне в локоть мёртвой хваткой, хотя я и не собиралась никуда удирать. Да и не смогла бы — ни в коем случае.

Значит, Турция, Стамбул. Вряд ли я смогу там найти посольство. То есть, тьфу, консульство. Я ведь не знаю иностранных языков. Тот английский, что я вынесла из школы, вряд ли позволит мне объясниться на улице. Ладно, пока не ясна обстановка, нельзя планировать побег. А сейчас лучше расслабиться и отдохнуть.

Куда они меня везут, всё равно не понять. Вроде бы, неподалёку плещутся волны. Дождь барабанит по стёклам, во все стороны летят брызги. «Дворники» неустанно разгребают потоки воды. За нами следовал тот самый микроавтобус «Рено», который сопровождал нас в день моего приезда. На сопках мерцали огоньки. Навстречу нам неслись грузовики, лимузины с правым рулём, микроавтобусы — вроде того, что шёл за нами.

Я прикрыла глаза и собралась задремать, но не удалось. Думала об Озирском, о Гае. Ведь они исказнят себя до смерти, если я пропаду. А что говорить о дочке, о сестре и братьях? Лучше пока переключиться на другое. Паника мешает мыслить здраво. Если я — мать и сестра, то должна вернуться домой. Пусть мне для этого придётся переспать с сотней турецких клиентов. И я вновь увижу Москву, прижму к груди Октябрину. Вопрос лишь в том, какая она будет в тот момент, сколько ей исполнится…

Вышло так, что у «братца» я прожила всего неделю, и ничего о нём не узнала. Не смогла стать для него не только необходимой, но даже нужной. Сейчас с трудом, зевая, я разлепила веки и увидела на лобовом стекле «мерса» снимок, обращённый внутрь салона. Маленькая Дайана Косарева в красной курточке, на руках отца. Рядом стоят её мать и подросток Эдуард. На нём самые модные в ту пору джинсы «Монтана» и эластичная куртка.

Фотографировались они под дождём, на булыжниках Красной площади. И вот эту девочку её старший братец готов запросто продать в публичный дом Стамбула! Не в «челноки» же он меня прочит, не в продавщицы мелкого магазинчика. Видимо, подспудно Косарев ощущает, что не сестра я ему. Нет в душе тепла, тревоги, жалости. Ничего нет. Я противна ему, враждебна. Я — чужая. Нам лучше расстаться. А, значит, я провалила задание, но не по своей воле.

— Куда мы едем? — Я решила, что могу задать вопрос.

— В Находку. — Косарев, оказывается, спал. Пожалев, что отозвался, он процедил сквозь зубы: — Помолчи, будь добра. Тебе на месте всё объяснят.

Эдик взял меня за запястье. Я удивилась — зачем? Не будет же он мне целовать руку! Этого и не случилось. Меня как будто укусил слепень. Я захлебнулась самым обыкновенным воздухом, которого раньше и не замечала. А потом без чувств свалилась головой на колени Косарева. Кажется, он сделал мне ещё два укола — в вену и под коленку. Потом меня повело на бок, и всё пропало.

Мне ни разу в жизни не давали наркоз перед операцией. Но я уверена, что всё происходит именно так. А потом — ничего. Ни страхов, ни снов, ни боли…

17 октября. Как интересно быть вещью, да ещё в руках типа, считающего тебя сестрой! Представляю, каково было бы настоящей Дайане Косаревой. Она бы поехала к брату, надеясь на помощь и сочувствие, а оказалось бы в Стамбуле, под клиентом. Всё это же самое можно ведь найти и в Москве.