Правая рука вдруг разжалась, выронив склянку в траву. Латерфольт удивленно уставился на стрелу, насквозь проткнувшую ладонь. Боль пришла с запозданием, когда вторая стрела уже пробила ему бедро, а третья – голень. Он рухнул в траву, но, падая, заметил у своих ног склянку, из которой не успел вылиться Дар. «Давай же! – уговаривал он себя. – Один маленький пинок, и с Даром покончено навсегда. Один лишь…»
Все утонуло в боли.
«Ничтожество!»
Тяжелый сапог опустился на его лодыжку. Кирш, сам бледный и дрожащий от раны в боку, поднял склянку, заткнул ее пальцем и прижал к груди, а затем наступил на ногу Латерфольта всем весом.
– Пиздоглазый уебок! – услышал Латерфольт сквозь собственный вой и хруст ломающихся костей.
XVII. Слепец
Такеш набрал высоту, и горящее поле Лучин осталось далеко внизу. Рейнар из последних сил сжимал бедрами рычащего от натуги зверя, выворачивая шею, чтобы не терять из виду Шарку и Фубара, который раскачивался в седле, не подавая признаков жизни. Перед его глазами раз за разом повторялась одна и та же картина, словно он так и остался там, внизу, на поле проигранной битвы.
– …Нет, нет, ты здесь не умрешь, даже не думай, – шептал Рейнар, оттаскивая Фубара с поля. Слишком близко к Сироткам и к вагенбургам, за которыми отстреливался Петлич и его стрелки! Но утыканное стрелами тело в его руках снова зашлось кашлем, и Рейнар, плюнув на опасения, уложил его на землю за обломками телеги.
«Совсем скоро Хроуст бросится искать своего Истинного Короля, – думал он. – Скорее всего, хинны уже донесли ему, что произошло».
– Рейнар, – слабеющая рука вцепилась в кольчужный воротник и притянула герцога к себе. Дыхание Фубара отдавало смертельной горечью. – Спасайся. Я не…
– Заткнись! – прорычал Рейнар. – Я привел тебя сюда, я тебя и вытащу!
– Просто послушай, что я скажу. Хватит, Рейн, ты же и сам знаешь…
Слова умирающего сливались в поток бреда, пока Рейнар неуклюжими пальцами пытался стянуть с друга хауберк.
– Рейн, болван! Ему там не место, потому что это
– Пойдешь, если заткнешься! – Рейнар схватился за первую стрелу, торчавшую у самого горла, и обломил древко.
Фубар захрипел, но боль не согнала улыбки. Все, что у него было, даже лицо, которое он сам себе искалечил, он принес в жертву Рейнару. Так было всегда, с самого детства. Фубар прикрывал все его шалости; Фубар брал на себя его вину; Фубар единственный не стыдил его за Морру; Фубар выносил его бесчувственное тело из курилен, притом что сам никогда не курил…
– Фубар! – Рейнар шлепнул его по щеке кончиками пальцев, когда синие глаза начали закатываться под веки. – Фубар, мать твою! Будь со мной! Смотри на меня!
И тот снова послушался, из последних сил цепляясь взглядом за Рейнара:
– Я всегда тебя ждал, мой король.
Рука Фубара дрогнула, поднялась, но так и не добралась, как хотела, до щеки Рейнара. Он схватил ее сам и прижал к губам, а затем распрямился и закричал протяжно и страшно, срываясь на хрип. Он не хотел этого делать: у Сироток был слишком много стрелков, которые могли легко превратить Такеша в подушку для игл. Но выбора не было, и спустя целую вечность зверь опустился рядом, уже снаряженный, не кормленный блазнивкой, готовый исполнить любой приказ своего всадника. Со стороны Сироток послышались крики, и стрелки Петлича завертели головами, ожидая команд. Рейнар взвалил Фубара на седло, ломая цепляющиеся за сбрую стрелы. На ремни не было времени, и весь полет до рощи он держал Фубара разрывающейся от боли рукой, пока другой цеплялся за гриву Такеша.
– Фубар, смотри на меня! – кричал он, сжимая бока грифона изо всех сил. – Ты не умрешь здесь! Я приказываю тебе, смотри на меня!
…Рейнара подбросило, и он едва не сорвался с шеи грифона. Такеш начал снижаться: Лучины остались далеко позади, а у зверя, который нес девушку и двух мужчин, силы были на исходе.
– Еще немного! – крикнул Рейнар, но друг не откликнулся. – Еще немного, и мы…
«Что – мы? У Шарки больше нет Даров. Ты один, никто тебе не поможет. Все они погибнут из-за тебя: Шарка, Фубар, Латерфольт…»
Не успели лапы грифона коснуться земли, как Рейнар спрыгнул с него и кинулся к Фубару.
«Ты здесь не сдохнешь», – прошептал ему на ухо голос то ли Рейнара, то ли Шарки. Латерфольт поднял голову и открыл глаза.
Он не увидел ничего, кроме облаков, пронзенных оранжевыми лучами, как стрелами. Но затем голова свесилась на обессилевшей шее, и Латерфольту открылось то самое проклятое поле в низине, теперь уже тихое, черное от пепла и трупов, слабо шевелящееся, как потревоженное существо.
Должно быть, его опоили какой-то дрянью. Боль возвращалась, но притупленная, разлитая по всему телу, а не только по сломанным и пробитым стрелами ноге и рукам. Доспехи с него сняли, стрелы вытащили, даже перевязали раны, чтобы он не истек кровью, и привязали к стволу яблони стоя, так, что носки едва касались земли. Веревки больно сдавливали грудь и живот, норовя придушить, как только он начнет бороться.