Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

– Да-да! – обрадовался Василий Ефремович, – и она рассказывала. С Максимом Михеевичем, у которого вы ночевали, разговорилась и догадалась, что это вы. Ужаственно вы ей тогда понравились. Худой, говорит, строгий, в лаптях, в ситцевом подрясничке… И преосвященный Павел вас очень хвалили, и от других слышали. Слухом земля полнится!

– Не всякому слуху можно верить, – нахмурился отец Сергий, не любивший похвал. – А вам не говорили, что я человек скандальный?

– Ну уж и скандальный? – недоверчиво повторил Козлов.

– Конечно, скандальный. Уж если я считаю что правильным или неправильным, так буду настаивать на своем, нравится это людям или нет, все равно. А у вас вот, говорят, певчие на клиросе разговаривают и смеются, регент неверующий. Я бы этого не потерпел, а вы будете кричать, что при нем поют хорошо.

– Убрали уж этого регента, отец Сергий, теперь у нас другой, скромный, верующий. А если вы певчих в руки возьмете, так вам никто слова поперек не скажет, все только приветствуют.

– Да у вас, по-моему, не только певчих в руки нужно взять, а в первую очередь церковный совет. Тоже, кажется, много на себя берете. Вот такой серьезный вопрос решаете, приглашаете нового священника, а настоятеля спросили, желает он меня или нет? Ведь ему с новым священником служить, а вы его подписи на письме не попросили. А может быть, он против? Да еще, кажется, он у вас и благочинный? Так это, прежде всего, его дело. Вот тут могут у нас выходить большие неприятности. Я бы вас постоянно одергивал. Нечего церковному совету в алтарь лезть. Их дело у свечного ящика, а у престола духовенство само разберется. На лице Василия Ефремовича расплылась довольная, почти умиленная улыбка. От полноты чувств он даже руки к груди прижал.

– Вот нам такого пастыря и надо. Как хотите, отец Сергий, я теперь от вас не уеду, пока вы мне письменного согласия не дадите.

– Ни письменного, ни устного не дам. Я никуда уходить не собираюсь.

– Почему так? – удивился Козлов. Он откашлялся и привстал, собираясь перечислять все преимущества пугачевского собора.

– Как ни говорите, хоть маленький городок Пугачев, а все-таки город. И люди покультурнее, и жизнь не та. Уж у нас вам самому рыбу ловить не придется и в лаптях ходить не будете. У вас дети подрастают, учить их будет удобнее.

– Может быть, это и так, да я никогда прихода менять не буду. Я вам сказал давеча, что я не цыганская лошадь, а теперь добавлю, что и не цыган. И я удивляюсь, как это архиерей предложил мою кандидатуру. Ведь он знает мой взгляд на этот вопрос. – Какой же ваш взгляд, батюшка?

– А вот! – Голос отца Сергия зазвучал почти торжественно, в этом вопросе заключалось отчасти его исповедание веры. – Вы знаете, что при рукоположении священника его три раза обводят вокруг престола и поют те же песнопения, что и при венчании. Так вот, я считаю, что в это время священник повенчался с церковью, именно с той, которая указана в его ставленой грамоте, и перейти на другое место может только в двух случаях: если епископ сам найдет нужным перевести его или если его выгонят. Переходить по собственному желанию на другой приход так же недопустимо, как менять жену. Василий Ефремович хитро прищурился.

– А вас, отец протоиерей, в это село посвящали? Как будто бы я слышал, что нет. Ушли же вы с первого прихода!

– Меня оттуда выгнали, – просто сказал отец Сергий.

– Все-таки вы, батюшка, обдумайте хорошенько, – продолжал убеждать Козлов. Он выпил уже бесчисленное количество стаканов чая с медом, весь раскраснелся и от чая, и от волнения, не продвинулся вперед ни на йоту, но продолжал уговаривать, хотя и он, и его собеседник уже по несколько раз повторили свои доводы.

– Мне нечего обдумывать, – повторил отец Сергий, с терпением, выработанным беседами с раскольниками, и, нужно сознаться, с большим, чем ему бы хотелось, волнением. – А если бы я и стал взвешивать, все равно мое решение было бы в пользу Острой Луки. Я здесь служу двадцать лет, сроднился со всеми, знаю каждого, кто чем дышит. Здесь я схоронил четверых детей и жену и сам собираюсь, когда придет время, лечь рядом с ней.

– А если архиерей вам прикажет? – вдруг спросил Василий Ефремович.

– Приказание я, конечно, должен был бы выполнить, но думаю, что против моего желания он меня не переведет.

– Ну, так вот, напиши мне это слово! – оживился Василий Ефремович, от волнения переходя на «ты». – Мне больше ничего не надо, поеду и расскажу верующим и архиерею все как есть, только напиши это слово!