Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

В эту ночь переарестовали чуть ли не всех живших в городе бывших офицеров и полицейских. Ее муж, Морозов, вчера не вернулся домой; кто-то видел, что его взяли на дороге. Она побежала в ГПУ справиться, но ей сказали, что такой не поступал.

– Может быть, его отправили прямо в монастырь? – предположила Соня. – Пойдите, у ворот скажите, что вы в контору, туда пускают свободно. А там на стене в коридоре висят списки всех заключенных. И не удержалась, сказала, почему сама пришла сюда.

У Ростовской еще не было умения держать себя в тяжелой обстановке. Она говорила, что думала.

– Неужели расстреляли? – вырвалось у нее.

Часто бывает, что кто-то ждет домой запоздавшего члена семьи; беспокоится, сильно беспокоится, но не дает воли своему волнению до тех пор, пока случайно встретившаяся на кухне соседка не скажет: «Все еще нет? Уж не случилось ли чего?» Так и Соня сдерживала тревогу до разговора с Ростовской, а теперь эта тревога стала так сильна, что хотелось сейчас же повернуться и бежать к тюрьме. Но ее ждут и будут беспокоиться. Она зашла домой, мимоходом сунула принесенные вещи в дальний угол в сенях и, стараясь, чтобы Наташа не видела ее лица, не почувствовала ее волнения, сказала:

– Папы нет. Сейчас иду в монастырь.

На площади людно, идет воскресный базар, но можно пройти стороной, за изгородью так называемого «сада» без единого кустика; за пустынными сейчас торговыми рядами, по пустынным улочкам. Там Соня не особенно старалась сдерживать слезы, разве кто встретится, и горячо молилась.

За мостом, недалеко от поворота на улицу, опять встретилась Ростовская.

– И там нет! – с трудом выговорила она.

Спустя сколько-то времени выяснилось, что всех арестованных в эту ночь как-то связывали с недавно вскрытой Промпартией, обвиняли в том, что они устраивали нелегальные собрания на складе, где работал их руководитель Морозов. Выяснилось, что его взяли, встретив на дороге, и увезли прямо в Саратов; на автомашине догнали уже ушедший из Пугачева поезд и пересадили его туда. Когда это узнали, жене стало немного легче, а сейчас она совершенно изнемогала от тревоги. И Соня не могла ее успокоить, волнение каждой из них еще усиливало волнение другой.

Потом девушка не могла бы сказать, был ли у ворот охранник, спрашивал ли ее, куда она идет, она думала только о списках, висящих на стене в коридоре. На днях был большой этап, и заключенных оставалось не так много. Соня два раза прочла списки, но родной фамилии там не было.

Конечно, оставалось еще надежда, что из-за большого числа поступивших ночью списки не успели составить и вывесить. Но где взять силы, чтобы добраться домой, посидеть там, не подавая вида, что так встревожена, до тех пор, пока можно будет опять пойти сюда и проделать этот путь вторично.

Соня вышла на крыльцо и остановилась. На большой площадке между соседним тюремным корпусом и водоразборной колонкой гуляли по кругу трое заключенных. Один пожилой, с повисшими седыми усами, бывший полицейский Белоусов; Соня запомнила его именно из-за соответствия его внешности и фамилии. Второй – сравнительно молодой, со следами военной выправки, а третий – ее отец в осеннем черном драповом подряснике. Как все-таки относительны представления о горе и радости! Сегодня утром ей казалось тяжелым горем, что отец находится в тюрьме. А теперь! Какая это была радость! Даже Ростовская, которую она опять встретила, снова бежавшую к тюрьме, немного приободрилась. И у нее появилась надежда.

Дома Соня не стала рассказывать о пережитых волнениях, она только сказала, что папу перевели в тюрьму, что она его видела, и рассказала о слышанном от Ростовской. Хватит с них и действительных тревог, недоставало еще, чтобы переживали из-за недоразумения.

Все разъяснилось, когда наконец удалось поговорить с отцом. Благодаря тому, что он получал передачи не только от своих, а и от посторонних, у него скопилась чужая посуда. Тащить ее, валенки и стеганый подрясник по все еще сильной гололедице было тяжело и бессмысленно. Отец Сергий оставил все дежурному, попросив отдать вещи, когда ему принесут передачу. Если бы дежурный снизошел до объяснения или если бы нервы Сони были менее напряжены и она попросту спросила, в чем дело, она избавилась бы от лишних переживаний.

Глава 41 О делах домашних и церковных

 

После второго ареста отца Сергия его семье еще серьезнее пришлось задуматься над вопросом о средствах к существованию. Пока служил Авдаков, он делил весь священнический доход на три части – себе и семьям своих предшественников. И это уже означало, что они получат на треть меньше того, что получали прежде, что им нужно на чем-то экономить. А когда не стало Авдакова, положение сделалось еще труднее.