Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт

Никто в семье так никогда и не узнал, что Бенци, сильный муж и отец, олицетворение спокойного и весёлого достоинства, часто вспоминал беседу со старшей дочерью по пути от общежития через пустую в этот час площадь, её немного припухшее лицо, покрасневшие глаза. С мучительным страхом, смешанным со стыдом, он вспоминал, что Далила грозила Ирми судом, а Мерав грозила его дочери медицинским освидетельствованием. Он знал, что это чушь, что ни у кого нет и быть не может никаких оснований требовать такого. Но вот ведь — пущенные сестрицами Ликуктус слухи уже гуляют по Меирии. Друзьям Доронов будет очень непросто погасить волну грязных слушков.

* * *

Когда Ренана появилась дома в Неве-Меирии, Нехама только искоса взглянула на дочь и ничего ей не сказала, даже не ответила на робкое приветствие. Сидя в кресле, она кормила Бухи и молчала, поджав губы, и это было красноречивее слов.

Только вдруг, как бы ни к кому не обращаясь и глядя в пространство, проговорила:

«Если бы близнецы пошли с ними, ничего такого бы не было, и Ноам бы не пострадал.

Папа мне рассказал». Шилат сидела рядом с матерью и гневно поглядывала на вошедшую сестру. Поздороваться с нею она тоже отказалась. Когда Ренана хотела подойти и поцеловать Бухи, Нехама, не глядя на дочь и ни слова не говоря, отстранила ребёнка от её рук и лица. Ренана обескуражено вышла из салона, кусая губы. Бенци, наблюдая эту сцену, только беспомощно и чуть осуждающе покачал головой. Значительно позже близнецы рассказали сестре, что у папы с мамой был после этого очень серьёзный разговор, а потом с равом Давидом и рабанит Ривкой, но о чём, они так и не узнали.

Серьёзные разговоры

Моти сидел в салоне, рассеянно поглядывая в телевизор. Накануне ночью ему позвонил некто, представившийся мужем преподавательницы ульпены, где учится Ширли. Он поведал, что Ширли попала в больницу, пострадав в драке, произошедшей вечером в меирийском кафе «Шоко-Мамтоко», что они с женой сами её туда отвезли.

Но он полагает, что лучше было бы забрать её домой. Моти поехал в больницу и привёз дочку домой. Сейчас Ширли дремала у себя в комнате, а они с матерью старались не беспокоить её. Все разговоры и вопросы они отложили на потом, когда девочка придёт в себя и немного успокоится.

Рути крутилась на кухне. По телевизору передавали новости, перемежая их, по последней моде, силонокулл-пассажами. Диктор рассказывал о потасовке в меирийском «Шоко-Мамтоко» на исходе субботы. Моти вздрогнул и кликнул жену. Рути прибежала из кухни, на ходу вытирая руки. В этот момент диктор громко и веско, но как бы вскользь, упомянул — со слов анонимной пострадавшей! — про худую и чёрную, с горящими злобой глазами, подругу хулиганки, почему-то назвав её Шир Балхи. Моти и Рути в страхе переглянулись друг с другом, и Рути уже не сводила глаз с телевизора, продолжая нервно вытирать руки бумажной салфеткой. Моти пробормотал: «Что-то я не помню, чтобы так вот называли имена несовершеннолетних, совершивших какие-то нарушения, даже искажая их… По закону это запрещено».

Моти и Рути настолько сосредоточились на телепередаче, что не заметили, как в салон протопали их сыновья, позади которых, по обыкновению, маячил Тим Пительман, его лицо расплылось в сладчайшей улыбке. «Моти, дай-ка мне твой та-фон», — ласково проворковал Тим. Он глянул на экран, потом на та-фон в руке Моти, улыбнулся ещё нежнее (если такое было возможно) и пояснил: «У моего села батарея, а мне надо срочно позвонить». — «Позвони по телефону, вот он стоит — и, между прочим, работает! И дешевле…» — «Ты что, армейскому другу жалеешь?» — «Не понимаю, чего тебе сдался именно мой та-фон, когда тебе предлагают равноценный вариант…» — «Да-а… Моти… Не уважаешь ты начальство… Не уважаешь…» — тихо и нежно проворковал Тимми. Моти не мог понять, зачем Тимми понадобился именно его аппарат, может, он хотел между делом выяснить содержание записной книжки? Это именно то, чего Моти не хотел доводить ни до чьего сведения.