Отцы-командиры. Часть 2

А я же во всей мемуарной литературе и намека не встречал о том, что наши войска в ходе войны хоть когда-нибудь использовали авиацию для корректировки огня нашей артиллерии. И что обидно: по сравнению с тем огромным парком самолетов, которые построили немцы, самолеты-разведчики и корректировщики занимали очень скромное место: FW-189 немцы построили 846 машин, Hs-126 — 510, а помнят их наши ветераны всю войну и на всех фронтах.

В декабре 1940 года в Москве было проведено Совещание высшего руководящего состава РККА. Собралась, так сказать, элита Красной Армии, самые лучшие ее кадры. Обсуждалось, что нужно, чтобы выиграть современную войну. С докладами и с обсуждениями выступили 85 человек. И ни один не заикнулся о том, что артиллерия Красной Армии нуждается в средствах разведки и корректирования огня, даже о самолетах-корректировщиках никто не упомянул. В результате британский историк Лен Дейтон пишет: «Артиллерия Красной Армии по своему уровню соответствовала той, что использовалась на Западном фронте в 1918 году, — это почти то же самое, что назвать ее очень плохой. В грядущих сражениях меньше 50 процентов потерь немецких войск, действовавших на Восточном фронте, приходилось на артиллерийский огонь, в то время как относительные потери от огня англо-американской артиллерии превышали 90 процентов».

Когда я впервые дал эту цитату, то некоторые историки возмутились, обвинив Дейтона в том, что он эти числа придумал, так как подобной статистики не велось. Это не так, эти числа легко получить, если проанализировать статистику немецких госпиталей на Западном и Восточном фронтах: сколько там лечилось от пулевых ранений, а сколько — от осколочных и контузий.

Но вернемся к воспоминаниям А. 3. Лебединцева. Положим, что командование 47 А не имело средств, чтобы организовать артиллерийский огонь так, как его ведут немцы. Хотя толковые советские генералы умели в этом плане сделать достаточно много даже с теми средствами, что у них были. Горбатов, к примеру, описывает с десяток приемов, которыми они вели разведку целей для артиллерии и вели ее довольно успешно. Кроме того, в армии Горбатова при наступлении каждому стрелковому батальону придавался артдивизион или батарея, и их командиры в бою находились с пехотным комбатом. (А у немцев артиллерийский офицер и солдаты-топографы входили в штат пехотного батальона.) Но, повторю, предположим, что командование 47А способно было использовать артиллерию только по шаблону: стащить к месту прорыва тысячи стволов и десятки эшелонов с боеприпасами и перепахать у немцев всю местность на переднем крае.

Тогда почему командование 47 А погнало в атаку все дивизии сразу, почему не наметило одно армейское место прорыва и не сосредоточило на нем все артполки своих дивизий? Получили бы 100–150 стволов на километр фронта, ими бы и пропахали пехоте коридор для прорыва. Почему предпочло гнать пехоту на немецкие пулеметы? Вопрос? Вопрос! И на него не ответишь: «Сталин приказал!» Сталин этого не приказывал, он приказал не давать немцам снимать резервы с других участков фронта, а решать эту задачу должны были командующие армиями и дивизиями. Они, именно они тупо губили наших солдат, а не Сталин.

Давайте на фоне этой тупости дадим из воспоминаний Лебединцева и пример сообразительности. Александр Захарович продолжает свой рассказ.

А. 3. ЛЕБЕДИНЦЕВ. У окраины следующего села стояли три наших сгоревших танка, напоровшихся на засаду противотанковых орудий. К вечеру вышли на рубеж железнодорожного полотна. В бетонной трубе под насыпью оборудовали место под командный пункт, так как сразу за насыпью по рубежу высот с отметками 174.8, 171.9, 171.1 находился заранее оборудованный огневой рубеж немцев, который они не спеша заняли и подготовились к встрече нас огнем. Я только в 70 лет узнал из немецких источников о мощной инженерной организации, которая занималась заблаговременно подготовкой таких рубежей для вермахта на протяжении всей войны с привлечением местного населения.

Выходя к этому рубежу, наши подразделения были подвергнуты обстрелу артиллерией и минометами. Мы, естественно, начали развертывание боевых порядков пехоты и выдвижение на огневые позиции своей артиллерии. На расстоянии 500–600 метров до переднего края противника наша пехота залегла и ожидала, когда артиллерия и минометы начнут подавлять вражеские огневые точки, мешающие продвижению наших стрелков. Будь у нас танки, мы могли бы атаковать с ходу, но бронечасти были на других направлениях.