Штаб и подразделения боевого обеспечения нашего полка нашли защиту за железнодорожной насыпью, а матушка-пехота залегла перед высотками на мокром лугу, где невозможно было даже окопчики отрыть, так как они тут же заполнялись грунтовой водой. Будь на нашем месте немцы, они сразу бы отвели свою пехоту на более сухое место, но у нас это расценивалось бы как отход и нарушение приказа «Ни шагу назад».
Солнце клонилось к закату, и свет его лучей бил прямо в глаза немцам, поэтому они неохотно вели огонь по нашей пехоте, откладывая это на завтра. Почти как всегда, командир полка послал меня вперед — в единственный в полку батальон Ламко, чтобы я установил все на месте и нанес на карту положение подразделений. Мой друг располагался за небольшим кустиком ольхи и собирался ужинать из котелка, который принес ему ординарец. Тихон Федорович велел дать ложку мне и предложил разделить с ним трапезу.
Тихон Федорович Ламко не имел офицерского образования. Войну начинал сержантом, был избран комсоргом батальона, отличился в боях еще на Кавказе, за что был пожалован орденом и званием младшего лейтенанта. На переформировании его назначили ПНШ-1, а меня к этому времени начальником разведки полка (ПНШ-2). В штабе работа была не по Ламко, и он попросился в батальон. Командир полка удовлетворил его просьбу, а меня назначили на его место. Судьба нас разлучила в штабе, но друзьями мы остались. Офицеры и бойцы полка ценили комбата Ламко за бесстрашие в бою и заботу о подчиненных и поэтому когда в полку остался всего один батальон, то его комбатом назначали Тихона Федоровича.
Вскоре к комбату подошли все командиры рот, которых он заслушивал поочередно. Они докладывали Ламко о численности, о наличии боеприпасов, лопат, о грунте, о количестве раненых и поведении противника. Их доклад он подытожил своими выводами:
И тут же отпустил командиров рот.
С точки зрения Боевого устава отданные им распоряжения не соответствовали принятым канонам, но соответствовали обстановке. Я спросил моего друга, почему он не доложил командиру полка о принятом решении. На это он, подумав, ответил: «Возьму ответственность на себя. Докладывать об этом по телефону опасно: может не разрешить, а у меня другого выхода нет. Или возьмем эту траншею сейчас, или завтра утром нас перед ней немцы перебьют. А хочешь помочь по старой дружбе, оставайся со мной. Я буду увереннее себя чувствовать».
Я тут же позвонил по телефону своему писарю, надиктовал и приказал оформить полуночное боевое донесение, дать его на подпись начальству и отправить. Сам, мол, задерживаюсь по неотложным делам.
В 22 часа мы начали проверку с левофланговой 3-й роты. Убедились, что гранаты у всех бойцов в противогазных сумках, запалы к ним в карманах, у автоматчиков по 2–3 снаряженных магазина, скатки шинелей и вещевые мешки с котелками сложены повзводно. Попрыгав, бойцы убедились, что ничего в их амуниции не гремит. Комбат вполголоса напомнил бойцам боевую задачу и сказал, что пойдет с ними в одной цепи, и только по его команде будет первый бросок гранат по вражеской траншее. Стрелки заверили, что все они умеют снаряжать и бросать гранаты РГД. Главное, бесшумно подняться на высоту, сблизиться ползком, одновременно всеми ротами бросить гранаты, а затем стремительно ворваться в траншеи. Также мы проверили остальные роты.