Отвага

– Государственная измена! Смертная казнь. Тяжкое преступление, посыльная, – повторил Наймит, вперяясь в Эсме непроницаемыми темными глазами. – Что вы скажете в свое оправдание?

Эсме в наручниках крепко сжала кулаки. Сказать ей нечего. Она не особо боялась Белого острова. Так давно и так часто рисковала, что страх притупился. Не хотела только подвергнуть опасности остальных, помогавших Лисандру пробраться в крепость и выбраться оттуда.

– Мне нечего сказать в свое оправдание, потому что я ничего плохого не делала.

– А три удара по фургону? – возмутился кучер.

– Сбивала грязь с сапог прежде, чем войти в харчевню. Грязи там, сами знаете, по колено.

– И вы так быстро их очистили? – удивился советник.

– Конечно, господин Наймит. – У меня большой опыт, за жизнь грязи налипло немало.

– Еще что-нибудь скажете?

Эсме отрицательно покачала головой. Наймит долго молчал. Ожидание показалось Эсме чрезмерной жестокостью. Она его чуть не возненавидела, однако вовремя опомнилась, как только он заговорил:

– Нам предстоит непростое решение. Обвиняемой нечего сказать в свое оправдание. Полагаю, никто не станет возражать, если я сам заново допрошу свидетелей обвинения.

И Наймит немедленно обрушил на Ланселота и его людей град вопросов, до того очевидных и логичных, что те невольно засомневались в собственных умственных способностях.

Например:

Если порох задумали украсть в пути, зачем посыльной ушибать колено в крепости?

Если мятежники устраивали засаду, значит, поджидали обоз в заранее условленном месте. Почему же посыльная многократно просила остановиться? Не могли же разбойники прятаться в каждой харчевне!

Что касается самой кражи. Отчего мятежники удовольствовались одной бочкой, а не забрали весь фургон? Как они умудрились ее опустошить, не нарушив королевской печати? Зачем пробрались внутрь фургона, а не взяли ближайшую?

И вообще, существуют ли доказательства того, что бочка была полной изначально? Что, если ее запечатали пустой?

Когда Наймит покончил с допросом, у всех, включая стражников, голова шла кругом. А он безмятежно опирался на скипетр, будто пастух на посох, и казался существом из другого мира в цветном ореоле лучей, падающих сквозь витражи.

– Есть еще ряд вопросов к обвиняемой. Почему вы отправились вместе с пороховым обозом?

– Везла письмо на Плоскогорье, господин советник.

– Да, вы везли письмо. И, разумеется, вам не приходило в голову вскрыть доверенное вам послание?

Наймит задал вопрос с такой комической серьезностью, что Эсме чуть не расхохоталась.

– Ни в коем случае, господин советник. Никогда в жизни. Я свое место знаю.

– Так я и думал. Стало быть, содержание письма вам неизвестно.

– Неизвестно, господин советник. Оно адресовано начальнику местной охраны – вот все, что я знаю.

– Совершенно верно. Я сам ему написал, уведомляя о том, что обоз, цитирую: «Содержит одну пустую бочку, предназначенную для бракованного пороха, если таковой обнаружится. Каждое зернышко на учете и подлежит немедленному возвращению в крепость. Порох перевозят исключительно в бочках белого дуба, одобренных высшей инстанцией». То есть мной. Завершалось письмо сообщением, что инспектор, то есть опять-таки я, приедет в самом скором времени, чтобы удостовериться: хранится ли порох согласно инструкции.

Наймит некоторое время пристально смотрел на посыльную и снова отметил: красивое, необычное лицо. Нос с горбинкой, живые глаза, широкий лоб. Сильная воля в сочетании с чувствительным сердцем. Великолепный пейзаж: простор, ветер на равнине, отважная всадница… Очнувшись, советник обратился к Ланселоту:

– Очень жаль, господин де Бове, что вы не потрудились расспросить начальника охраны Плоскогорья. Он показал бы вам мое письмо, и вы не потратили бы столько драгоценного времени на беспочвенные обвинения. Бочку отправили пустой, а вернули полной. В конечном счете недопонимание произошло по моей вине целиком и полностью, должен это признать… Нельзя запечатывать пустую бочку, иначе возникнут неприятности. В свое оправдание скажу, что запечатал ее ради экономии времени. Оставь я одну бочку без печати, стража у ворот непременно ее бы заметила, вытащила, стала изучать, что весьма задержало бы обоз. Он и так задержался с выездом, а путь предстоял далекий. На самом деле, я заботился о ваших людях, де Бове. Примите мои самые искренние извинения.

Выслушав самые притворные извинения, Ланселот выпятил квадратную челюсть так, что чуть не вывихнул ее. Наймит трижды ударил скипетром в пол и вынес решение:

– Невиновна. Немедленно снимите наручники с посыльной. Госпожа, примите наши общие извинения. Мои и господина де Бове. Следует выплатить компенсацию за клевету, не так ли, мой дорогой Ланселот? Десять процентов вашей месячной платы и десять процентов моей будут переведены на ее счет. Согласны? Я так и думал. Заседание окончено.