Отвергнутые Мертвецы

Хотя этот узник и был неописуемо смертоносным, он обезоруживал своим мягким обаянием. Уттам, однако, был не настолько глуп, чтобы недооценивать Атхарву просто потому, что тот происходит из Легиона учёных. Если остальные при виде своих тюремщиков впадали в ярость или желчно сплёвывали в их сторону, этот, казалось, смирился со своим заключением и не таил злобы.

Ахтарва открыл глаза. Один походил на сверкающий сапфир, второй – на тусклый янтарь.

– Уттам Луна Хеш Удар, – произнёс воин. – Ты прерываешь моё восхождение по Исчислениям.

– Тебе пора поесть, – сказал Уттам, пока раздатчик питания вставляли в предназначенное для него место в прозрачном стекле двери. В камеру вывалился паёк в целлюлозной упаковке. Атхарва смотрел на его падение со смесью отвращения и смирения.

– Что ни день, то банкет, – высказался воин из Легиона Тысячи Сынов.

– Тебе повезло, что мы тебя вообще кормим, – сказал Уттам. – Я бы оставил тебя умирать от голода.

– Тогда бы ты стал главным злодеем в этом спектакле, – ответил Атхарва. – А такое никогда не должно случаться с преторианцами Императора, не так ли?

– Не упоминай его имени, предатель. Ты недостоин его произносить.

– Скажи мне, Уттам, кого я предал, когда меня сюда привезли? – спросил Атхарва, расплетая ноги и поднимаясь на них одним плавным движением. – Когда Ясу Нагасена ввёл в Командорство три тысячи своих бойцов, кого именно я предал? Ни единой души, но тем не менее, вот он я – сижу в камере, взаперти, как и воины из тех Легионов, которые справедливо именуют нарушителями присяги.

– Когда в группе есть разносчик чумы, ты удалишь из неё только тех, кто болен, или отправишь в карантин всех? – спросил Уттам.

– Позволь привести тебе встречный пример, – ответил Атхарва. – Если у человека развилась опухоль, ты избирательно уничтожишь её в ходе лечения, или просто-напросто убьёшь человека?

– Опухоль погибнет в любом случае.

– Тогда, преторианец Уттам Луна Хеш Удар, остаётся только радоваться, что ты не медик, – сказал Атхарва.

3

Они снова пришли к нему во тьме: каждое лицо, каждый крик и каждый панический предсмертный вздох. Кай устроился на жёстком каменном выступе, который выполнял функции ложа, и, свернувшись в клубок, раскачивался взад и вперёд в попытках выкинуть из головы мучительные воспоминания, которые ему приходилось переживать заново по их вине.

Летательный аппарат унёс его из Шепчущей Башни высоко в горы сквозь залитые светом звёзд гряды облаков и головокружительные пики в лунной расцветке. То был его взлёт. Затем настал черёд падению в беспросветные недра горы, которая отчего-то казалась более мрачной и угрожающей, чем ей полагалось бы быть, словно она несла на себе бремя страданий всех тех, кого забрали в её глубины.

Его влекли по коридорам и через гулкие переходы, в громыхающие лифты и пневмокары, которые несли его всё ниже и ниже в неизведанные недра зловещей горы, пока в конце концов он не был помещён в пустую камеру, вырубленную прямо в скале и оборудованную лишь самыми примитивными удобствами для удовлетворения человеческих надобностей. Ржавая труба в углу помещения сочилась отвратительной водой, а круглая дыра на противоположном конце комнаты служила, по всей очевидности, для оправления естественных нужд.

Стены камеры покрывала износостойкая глянцевая краска блёклого голубовато-серого цвета. Предыдущие обитатели этого места обозначили своё присутствие, расцарапав её сломанными ногтями или чем-то другим, что могло оставить на ней след. Каю так и не удалось понять, что означают многие из этих примитивных, каких-то первобытных картинок, по большей части представлявших из себя хаотичные скопления молний и людей, которые держали оружие с длинными древками. Эти изображения были всего лишь отчаянными мольбами не забывать о нацарапавших их людях, о которых уже никто не помнил, и которые, по-видимому, уже давно как были мертвы.

Кай хотел добавить собственную отметину, но у него не было ничего, что могло бы оставить след на крашеных стенах.

Тюремщики оставили его обливаться холодным потом на неопределённое время, чтобы картины тех воображаемых ужасов, которые на него якобы обрушатся, сделали за них всю работу. Кай не был храбрецом, и он кричал, что расскажет всё, что им будет угодно, если только будет знать, что именно.

Хотя мысли Кая и метались в дюжине разных направлений, он заставил себя заснуть, понимая, что если он отдохнёт, то ему будет легче выдержать то, что ему предстояло, чем бы оно ни было. К нему пришли сны, но не о Руб-эль-Хали и не о величественной крепости Арзашкуна, а о холодной пустоте, населённой голосами умерших. Он видел светловолосую девушку в голубой бандане, которую знал по "Арго". Ему было известно её имя, они в некоторой степени были друзьями, но его воспоминания были смутными, их погребла под собой непрерывная болтовня мертвецов