Отвергнутые

«Смерть, несомненно, худшее, что может произойти в этой жизни с человеком. Но не с тем, кто умирает, а с тем, кто его любит. Невозможно даже думать о нём в прошедшем времени. Как сказать, что ты его любил, если с его смертью не изменилось ничего и ты любишь его по-прежнему сильно? Он ушел и теперь ТАМ ему тихо и умиротворённо. Он прожил короткую и достойную жизнь. А ты остался тут. И тебе как-то надо продолжать жить с мыслью о том, что того, кого ты любишь сегодня так же сильно, как и целую вечность тому назад, уже нет и никогда не будет. Ты можешь прийти на кладбище и посидеть над его могилой, но это сравнимо с тем, как пообщаться мысленно с самим собой. Легче не станет. Вылечит только время. Не своей продолжительностью, а наложением новых эмоций на застарелую боль. Ты можешь мне не поверить, но я хочу тебе пообещать, что однажды ты вспомнишь о нём без слёз на глазах. Ты будешь помнить его взгляд, его смех и то, что он тебе говорил. Ты будешь вспоминать, как он учил тебя кататься на мотоцикле, и будешь покатываться со смеху, гордясь тем, что он был твоим родным братом, и искренне жалея тех людей, кто не успел познакомиться с ним. Дорогой, сегодня тебе больно. И завтра будет больно. И через месяц. Но позволь своей душе наполниться снова. Дай ей время залечиться новыми впечатлениями и зарастить старые кровоточащие раны. Мы с тобой. И мы будем рядом всегда, до твоего последнего вдоха. Макс. Юта. И я. Возможно, даже Данис, если ты не оттолкнёшь его от себя. Дай нам шанс. Впусти нас в свою жизнь обратно»

Она писала ему это в полночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое сентября. Нильс еще не спал, когда пришло это сообщение, и перечитал его несколько раз подряд, несмотря на огромное количество символов. Марика говорила очень правильные вещи. Но как можно думать о будущем в те моменты, когда хочется открыть окно и сигануть с подоконника вниз головой прямо сейчас?

А теперь он не мог совместить в своей голове поведение друзей сразу после трагедии, когда они все поддерживали его так сильно, как только могли. И предательство сразу после выполненного задания Инсинуатора. Как можно писать подобные вещи, а через неделю отвернуться от человека?

Вскочив с кровати, Нильс накинул на себя толстовку, бросил в карман пачку сигарет и прокричал матери, что будет поздно.

– Куда ты? – спросила она.

– Подышать, – ответил Нильс недовольно и захлопнул за собой дверь.

Преступника всегда тянет на место преступления.

Об этом Нильс слышал от отца, который «проглатывал» детективные истории целыми стопками. Раньше эта фраза казалась ему глупой писательской выдумкой. Но сейчас он вдруг ощутил на себе это странное состояние, когда хочется взглянуть на место трагедии собственными глазами. Жгучесть желания так высока, что противостоять ей не представляется возможным даже человеку с безграничной силой воли. Горький сигаретный дым и насыпь перед глазами – вот то, чего Нильсу нестерпимо захотелось лицезреть прямо сейчас, не откладывая ни секунды. Сердце колотилось как бешеное, придавая ускорение ногам. Дыхание сбилось. Но Нильс не готов был замедлить шаг, потому что насыпь стала ему необходима, как воздух. Будто, если не увидишь её сейчас, то умрёшь в следующую секунду.

Несколько километров в сторону от города по асфальтовому шоссе. С друзьями им обычно хватало около получаса времени, чтобы добраться в одну сторону. Но в одиночестве ему казалось, что время растянулось, будто оно вылеплено из резины. Музыка топового исполнителя в наушниках не спасала. Под незатейливую мелодию он зачитывал нецензурный текст про моду и девчонок, которые так падки на неё, но Нильс не мог разобрать слов из-за грохочущего сердца. После нескольких бесполезных попыток подкурить сигарету, он бросил зажигалку в карман и ускорился, перейдя на бег.

Двадцать минут ему хватило для того, чтобы добраться до нужного места. Пройдя напрямую через старую конюшню и свернув к знакомой тропинке, он пробежал еще около сотни метров по ковру из пожухлых осенних листьев и остановился как вкопанный в тени деревьев. Вся насыпь была разворочена после катастрофы. Но не это удивило его так сильно. Горы алых гвоздик и белоснежных роз, перевязанных лентами, застилали полностью железную дорогу по обеим сторонам так далеко, насколько хватало взгляда. Потрепанные ветром и дождями плюшевые зайцы и медведи, разбросанные в беспорядке прямо поверх цветов, лежали, беспомощно вскинув лапы вверх. Зелёные венки различных форм и размеров торчали из камней тут и там. А вдоль всего этого страшного траурного великолепия горели тысячи и тысячи чёрных свечей. Вся насыпь сейчас выглядела как одна бескрайняя общая могила.