Ответ

У бассейна с фонтаном Балинт на мгновение остановился. Каменная статуя по имени Юлишка, замершая посреди круглого ледяного зеркала, надела высокую снеговую шапку, натянула на руки длинные, до локтей, белые перчатки, на вскинутой в танце ножке красовался длинный белый сапожок без подошвы. Балинт полюбовался фигуркой и поспешил к дому. Но, когда вышел на лужайку перед виллой, сердце его сжалось: запустение улеглось здесь так плотно, что не оставило даже признака жизни, казалось, тень птицы и та не мелькала над этим уголком. Балинт уже несколько месяцев не видался с семьей, по спине у него поползли мурашки. Переехали? Что-то случилось? Даже следов ног не видно было перед дверью.

В ответ на его отчаянный стук тотчас послышался кашель, загорелся желтый огонек спички за покрытым ледяными узорами окном. — Это ты, Балинт? — приглушенно спросил голос матери. Из раскрытой двери в сад дохнуло домашним теплом, внутри было темно. — Поскорей входи! — сказала мать и, схватив сына за руку, втянула в дом, прижала к горячему со сна телу — она выскочила в одной ночной рубашке. Дверь позади захлопнулась, стало темно, как в печи. — Сейчас поищу свечку. Господи боже мой, ведь ты же замерз начисто, в одном пиджачишке пришел!.. Да и тот дырявый! — Ее рука нащупала в темноте продранный локоть. Она опять обхватила окоченевшего сына жаркими руками, прижала к себе. — Раздевайся скорей и ложись ко мне в постель!

Балинт отступил назад. — Ни к чему!

— Ну-ну, марш в постель, живо! — засмеялась мать. — Ох, как же я рада, что опять свиделись. А ведь и не свиделись еще, погоди, где-то был у меня огарок.

— Керосина нет?

— Нету, — засмеялась мать. — Он у нас редкий гость. А вот похлебка с вечера осталась, я тотчас растоплю, не успеешь раздеться да в постель юркнуть, она уж и разогреется.

— Не нужно, — сказал Балинт.

Чиркнула спичка, за крохотным огоньком на секунду выступила из тьмы белая ночная рубашка матери, над нею — освещенное желтым язычком пламени лицо. — Вот она, свечка моя хроменькая, — радостно приговаривала мать. — Ох, как же я рада! А ты все еще не в постели?

— Мне не холодно.

— Все одно, в постель ложись поскорее! — приказала, склонившись у печи, мать. — Здесь еще жару немного осталось, огонь вмиг займется, затрещит…

— Сказано, не нужно ничего, — огрызнулся Балинт.

Из комнаты слышался прерывистый храп Фери, в него вплеталось сопенье двух сестер: молодой, здоровый сон каждую ночь на несколько часов уносил их от горестей жизни. Балинт прислушивался к звукам из комнаты, тихий домашний оркестр бередил воспоминания. Тем временем разгорелась свеча. Балинт тайком оглядел присевшую перед плитой мать, ее лицо сейчас ярко осветил вспыхнувший хворост. И испугался: с тех пор как они не виделись, мать еще постарела и похудела. Вдове Луизе Кёпе в этом году исполнилось тридцать восемь лет, но ей можно было дать и пятьдесят: лицо избороздили морщины, серые глаза запали, шея стала длинной и тощей. Казалось, она навеки затворила за собой ту дверь, через которую даже очень пожилых женщин нет-нет да и навещает молодость с ее дразнящими ароматами: в сердце и в теле Луизы Кёпе молодости уже не было места. Балинт не мог оторвать застывшего взгляда от худой, скорчившейся у огня фигуры с усохшим вдвое лицом и странно выросшими животом и ладонями.

— Ох, сыночек ты мой ненаглядный, — воскликнула вдруг она, все так же на корточках, только повернув к Балинту купающееся в языках пламени лицо, — да какой же ты маленький и худющий, поверить невозможно, что семнадцать тебе стукнуло! А замерз-то как, бедненький ты мой, лицо вон совсем синее да зеленое! Ну, иди же сюда, к огню поближе!

— Мне не холодно! — упрямо повторил Балинт.

На радостях, что видит наконец сына, Луиза опять только рассмеялась. — А у тебя и нет ничего, кроме пиджачка этого хлипкого?

— Ну как же!.. Еще шесть костюмов в шкафу висят.

Мать не уловила горечи в его словах, ласково засмеялась опять. Но чем счастливее она казалась, тем враждебнее и мрачнее становился Балинт; он не в силах был отвечать радостно суетившейся матери, которая, что бы ни делала, не сводила с него глаз, обнимая его, лаская хотя бы взглядом. Балинт отвернулся. Ему показалось вдруг, что он задохнется, если не выложит сразу же, что привело его сюда.

— Мама.

— Да, сынок?

— Мне поговорить надо.

Мать рассмеялась, — Хоть всю ночь!

— Да сядьте вы!

Луиза Кёпе как раз наливала в тарелку суп. — Сейчас, сынок. У меня тут где-то сухарь есть, я мигом разогрею его в духовке.

— Бросьте вы все это к черту! — чуть не взвизгнул Балинт.

Мать посмотрела на него, медленно опустила тарелку на плиту. — Сядьте же наконец, — опять сказал Балинт, — сколько раз повторять!

— Что с тобой?

— Ничего.

Мать вдруг сгорбилась, улыбка разом исчезла из глаз. — Что с тобой? — повторила она медленно.

— Ничего. Просто я не могу больше давать вам деньги.

— Уволили?

— Нет.

— Тогда что же?..

— Сам ухожу.

Мать молчала.

— Это еще не наверное, — проговорил Балинт хрипло. — Завтра решится.

— Что?

— Могу ли я уйти.

Луиза Кёпе отступила к стене, прислонилась. — Что делать-то хочешь?