Ответ

Барон Грюнер смотрел на профессора. — Вы не присядете, профессор?

— Благодарю вас, — отозвался тот, — я уж собрался уходить.

— Он дуется на нас за то, что мы вино его выпили, — засмеялся министр. — Впрочем, я задерживал вас, профессор, не ради приятности вашего общества, — добавил он несколько резче, давая выход оставшемуся невысказанным возмущению, — а затем, что хотел знать ваше мнение…

— И напрасно, милостивый государь, — прервал министра барон, — общество господина профессора ценно само по себе. В Пеште вряд ли найдется еще десяток человек, чье общество было бы столь же ценно.

— Ну, разумеется, — кивнул министр. — Совершенно с вами согласен. — Как всегда, ваша милость, — с легкой иронией усмехнулся барон и не торопясь, педантично стал протирать шелковым белым платком стекла очков. — Однако если вам угодно переговорить с глазу на глаз…

Министр схватил его за руку. — Нет, нет, что вы!

Тем временем в зале стало тише, вокруг опустевших длинных столов сновали только лакеи в белых ливреях. За соседним столиком несколько молодых графов обсуждали предположительных участников Королевских скачек, и среди них — данные одной французской лошадки, которую еще за два месяца до скачек отправили из Венсен в Алаг для тренировок. Министр в пол-уха прислушивался к волнующему спору молодых графов. В глубине души доктор Зенон Фаркаш интересовал его не более чем какой-нибудь высокого класса, трудный в обращении и капризный спортивный скакун, благодаря которому конюшни министерства культов могут выиграть ряд внутри- и внешнеполитических соревнований, по существу же, он смотрел на профессора свысока — в отличие от барона Грюнера, который, с чисто еврейской чуткостью и способностью огрызаться на обе стороны, уважал профессора, по крайней мере, в той же степени, в какой презирал министра; ноготь с мизинца неподкупного профессора он не отдал бы за всего стокилограммового государственного мужа, которого держал у себя в кармане. (Венгерское объединение промышленников по ходатайству барона Грюнера, президента объединения, недавно предоставило министру по номиналу двести акций Мефтера.) Из игры сложно переплетавшихся за столиком чувств выпадал, таким образом, только профессор, который равно неприступно и равнодушно терпел и робкое презрение министра, и высокомерную почтительность барона — его не интересовал ни тот, ни другой. — Я намеревался поговорить с вами относительно дотации для факультета, господин профессор, — сказал министр. — Но, может быть, ни все же сядете? Я чувствую себя незаслуженно вознесенным, когда вы стоите, а я сижу.

— Благодарю.

Лысина министра побагровела, однако из почтения к барону он счел за лучшее проглотить злость. — Мы намерены повысить вам дотацию.

— На сколько?

— Нам хотелось бы знать ваше мнение.

— Сколько я сейчас получаю? — спросил профессор.

Министр сердито рассмеялся. — Вы даже не знаете?

— Очевидно, столь мало, ваша милость, что господин профессор просто не помнит, — подхватил барон. — Насколько мне известно, профессор в основном содержит свой факультет на собственные средства… Как вы сказали?.. Девять тысяч пенгё в год? Не густо.

Министр покраснел еще больше. — Государство наше бедное, господин барон! Но, как видите, мы стараемся исправить положение. Какая сумма вас устроила бы, господин профессор?

— Нам нужно пятьдесят тысяч, — не задумавшись ни на минуту, сказал профессор.

Супруга министра, уничтожившая за это время три куска торта и полдюжины пирожных жербо-миньон, громко рассмеялась. Министр чуть не задохнулся. — Вам угодно шутить, господин профессор. — Его голос стал хриплым от сдерживаемой ярости. — Как вы это себе представляете? Да у меня весь университетский бюджет…

— Но тогда зачем меня спрашивать? — прервал его профессор. — Сколько вы намерены дать?

— Если все пойдет хорошо, мы сможем увеличить дотацию… Густи! — подозвал он проходившего мимо их столика стройного белокурого молодого человека. Густи тотчас обернулся. — Слушаю, ваша милость? — В его голосе было точно то же выражение, что полчаса назад в голосе накрывавшего столы лакея, и так же предупредительно поблескивали его гладкие напомаженные волосы, склоненные к самым губам министра. — Густи, — бросив укоризненный взгляд на жену, попросил министр, — пробегитесь по буфетам и разыщите мне что-нибудь на сладкое! И фрукты пришлите! — крикнул он вслед удаляющемуся Густи, опять недовольно поглядев на жену. — Можно и крем, если не окажется торта!

Шумная компания графов-лошадников покинула свое место, и в красную буфетную донеслись из мраморного зала приглушенные расстоянием звуки вальса.

— Мы с волнением ожидаем конца вашей фразы, милостивый государь! — Барон повернул к министру короткую красную шею, очки его резко блеснули.

— Как вы сказали?.. Ах да, как же!.. Было намечено увеличить дотацию до пятнадцати тысяч, не так ли? — Министр вопросительно взглянул на жену; ее милость, за отсутствием вина, наливала себе минеральной воды; сперва она искупала в стакане широкий красный язык, потом залпом выпила воду.

— Да-да, — кивнула она, — пятнадцать тысяч!