Ответ

— Твой профессор не с неба свалился, — не отрывая от девушки глаз, продолжал Браник, — его многие знают, многие за ним наблюдают. А вместе с ним и за тобой.

— Да.

— Сейчас начались занятия в университете, — тихо говорил Браник. — Не пройдет месяца, и весь ученый совет будет знать, что у профессора Фаркаша любовница коммунистка.

— Замолчи! — прошептала Юли.

Браник стукнул по столу указательным пальцем. — Мы должны договорить все до конца! Само собой, узнает семья, еще скорей — отставленная любовница.

Юли вскинула на него глаза. — О ком ты?

— О ком, не знаю. А только он не младенец, чтоб манной кашкой пробавляться.

— Не младенец, — сказала Юли.

— И ты напрасно бы стала говорить мне сейчас, что ни о чем ему не рассказываешь, а значат, он ничего не знает и ничего выдать не может. Потому что рано или поздно ты будешь говорить с ним обо всем.

— Ладно, хватит уже! — сказала Юли.

Браник во второй раз стукнул указательным пальцем по столу. — А почему ты будешь говорить? Да потому, что любишь его. И надеешься, что рано или поздно вылепишь из него коммуниста. Так?

На секунду в сердце Юли впорхнула надежда. — Так.

— Иначе и быть не может, — кивнул Браник. — Будешь шлифовать, обтачивать, покуда не получится из господина Фаркаша настоящий, стойкий коммунист.

Мгновение оба молчали. — Невозможно? — спросила Юли.

— Возможно или нет, разбирать не буду, — сказал Браник. — Мы-то не можем ждать, пока ты доберешься до цели. Времени у нас нет. Это нужно тебе объяснять?

Юли смотрела прямо перед собой. — Не нужно.

— Сейчас дело выглядит так, — сказал Браник, — что партия не может доверять тебе. Ведь от любовника трех вещей не скроешь: бедности, кашля, ну и того, что ты коммунистка.

— Партия мне не доверяет? — спросила Юли, белая как стена.

— Не доверяет.

— И тебе поручено сказать мне об этом?

— Да.

Спорщикам за соседним столиком надоело вдруг препираться, они поднялись и неуверенно поплелись к выходу. Проходя мимо Браника, один из них остановился, посмотрел на Юли и, тупо ухмыляясь, погрозил девушке толстым пальцем. — Как тебе доверять? — сказал Браник. — Пока ты связана с буржуазным элементом, доверять тебе нельзя.

Юли подняла голову, губы ее дрожали. — Я не согласна, — прошептала она.

Они опять помолчали. — Брось ты это, Юльча! — сказал Браник и, опять взяв ее руку, крепко сжал. — Это ведь плохо кончится!

— Почему?

— Решетом воду носишь, Юльча.

Девушка посмотрела на Браника. На ее глазах блестели слезы, губы тряслись, лицо было мертвенно-бледно. У Браника защемило сердце, он, сам того не заметив, еще сильнее сжал ей руку. — Вы же не подходите друг другу, — проговорил он тихо, — а так как из вас двоих ты слабее, и по общественному положению, и по материальному, и просто потому что ты женщина, то погибнешь ты.

Юли напряженно смотрела на него. — Я знаю, что делаю.

— Плохо знаешь, — покачав головой, отозвался Браник. — Не там ищешь, Юльча. Оттуда, где он есть, тебе его к нам не вытянуть, если же он тебя за собой потянет, ты для пролетарского дела потеряна.

— Это неправда, — сказала Юли.

Браник молчал.

— Ведь мы любим друг друга!

Браник молчал. — До каких пор? — спросил он немного погодя.

— И тому не верю, что из нас двоих он сильнее, — прошептала Юли.

— Не веришь, потому что сейчас он еще влюблен в тебя, — сказал Браник. — Но надолго ли? Ведь эти баре меняют любовниц, как перчатки.

— Ты что-нибудь про него знаешь? — спросила Юли.

Браник повел плечами.

— Знаешь или нет?

— Не знаю. Но это и не важно. Если он на тебе женится, все равно ты погибла. Или желаешь с ним на приемы к Хорти ездить?

Юли ожесточенно качнула головой. — Я и не пошла бы за него, пока не сделала бы из него настоящего человека.

— Ну ладно, — кивнул Браник, — допустим, ты добьешься, что он, в лучшем случае, станет нам симпатизировать. А что ты будешь делать, когда классовая борьба обострится и поставит тебя и твоего мужа друг против друга?

— Если он станет моим мужем, этого произойти не может!

Браник взглянул на часы. Корчма постепенно заполнялась — мест возле стойки уже не хватало, посетители рассаживались по всему залу; к соседнему столику подошла хозяйка, собрала пустые стаканы, смахнула со скатерти крошки. Браник встал. — Будешь жить, словно мул, сама не поймешь, то ли ты осел, то ли лошадь… Сама идешь навстречу своей погибели, Юльча, а ведь ты нужна пролетариату.

— Я знаю, — сказала Юли. — Я своего поста не покину.

Через день она получила дома инструкцию, когда и где должна передать сверток. Пришла за ним незнакомая женщина, взяла и тотчас удалилась. Юли не получила от нее новой явки, связь с партией оборвалась. Правда, она заходила в профсоюз, в молодежную группу социал-демократической парторганизации Восьмого района, но установить связь не могла, партия явно отринула ее от себя.