– Смеетесь… У нас все знают, что когда доллар начнет лопаться, Клинтон начнет войну. И все их правозащитники, пацифисты будут «за». Потому что им страшно потерять деньги. Там-то государство о них не позаботится.
– Ну, правозащитники, что правозащитники… Советский народ войны не допустит.
– Вы в это действительно верите?
– Да. Теперь, когда я столько увидел здесь и понял… извините, это звучит как газетный штамп…
– Ничего. Спасибо. Если вы так говорите, наверное, это так.
– Ну что, собственно, я… Я же не политик, не этот, не президент СССР.
– Со стороны виднее. Спасибо. Заходите к нам…
Виктор поставил поднос на столик у окна. За тюлевой занавеской алели граммофонные трубы цветов филлокактуса. На стеклах вновь повисли капли. «Во черт, хоть бы прекратился. Надо бы перед сном прошвырнуться куда-нибудь, воздухом подышать».
Пить горячий, наваристый бульон из чашечки было немного непривычно. Последний раз он так его пил на лыжных соревнованиях лет двадцать назад; был ветер, все здорово перемерзли, и он немного боялся, что жир застынет в озябшем теле. Хлопал полог палатки, где на столе быстро каменели бутерброды с колбасой и салом, а потом Федька Дралев достал «Сибирскую», и все как-то быстро адаптировались…
– Извините, не занято?
К его столику подошли двое в легких смесовых куртках. Один из них, лет тридцати пяти, высокий, белобрысый, был в очках с прозрачной оправой с узкими стеклами, другой потемнее. На подносах пельмени со сметаной, кофе и булочки. Виктор оглянулся: все остальные столики были свободны.
«Почему именно за этот? И кто это? Из КГБ? Слишком уж неестественно. Они бы сели за другой и наблюдали. Тогда кто? Похищение? Или из ОПГ? Штыра имел какие-то связи? Что делать?»
– Да пожалуйста, – ответил он, – столик ничем не лучше и не хуже других.
– Да это верно, – объяснил белобрысый, – просто мы обычно за этот столик садимся.
– А, тогда понятно. Тогда извините, не знал, а то бы за другой сел.
– Ну что вы, что вы! Это мы вас, наверное, стесняем?
Виктор пожал плечами:
– Нет, конечно, не стесняете. Столик большой, системных ресурсов хватит.
– Тоже из ГК РЭП?
«ГК РЭП… Это было на вывеске «Кремния». Что-то из хайтека?»
– Почти. Из «Коннекта».
– У-у, слышали. В «цветнике», стало быть? А мы из «Союза». Это на Отрадной. Там микрорайон теперь за линией расширяют, в Октябрьском, там посуше. А пока временно здесь в социалке, ближе не нашлось.
– Дом далек, зато комплекс нормалек, – вставил другой, – в Октябрьском тоже по новому проекту и социалки и многоквартирные. Завод много строит. Вы, случаем, не электронщик?
– Нет, – ответил Виктор, аккуратно разделывая блин вилкой на отдельные полоски, – я постановщик.
– О! Слышь, Волоха, а Желнин говорил, что ему постановщиков треба. Вот как цифровые АТС подкинули… Не пойдете к нам? Я, если надо, с Желниным поговорю.
– Большое спасибо. Знаете, я подумаю. Все время дергаться с места на место – это тоже так как-то…
– Не, ну не матрас, конечно, с кондачка никто так не решает. А я в триста восьмой, если что, стучитесь.
Через полминуты мужики – одного из них, как уже понял читатель, звали Владимиром, а второй оказался Павлом – оживленно обсуждали между собой производственные вопросы, поглощая пельмени в фоновом режиме. Собственно, еда их мало интересовала. Примерно так, как в «Операции «Ы» Шурик и Лида ели сосиски, готовясь к экзаменам.
«Не потому ли еда советских времен кажется многим такой вкусной, что за нею думали о другом? – размышлял Виктор. – Читали, говорили о работе и последнем матче с чехами, ломали голову над вариантом компоновки и о том, как из обрезков создать стильный, ни на что не похожий кухонный буфет? А те, которые ни о чем не думали, ели и плевались?»
Впрочем, блинчики в буфете были очень даже вполне и, в отличие от того, что порой продают в замороженном виде в нашей торговле, походили на подрумяненные аэростаты, раздутые аппетитной массой творога; их ломтики дышали ароматным паром и сами просились, чтобы их отведали.
– Слышь, чего… А я все-таки нашел, отчего кроссплата на «Соже ноль три» сдыхала.
Эти слова высокого блондина были обращены к Павлу; тот разом издал возглас «И чего?» и словно стал на паузу с открытым ртом; на вилке в его руке замер вывалянный в сметане пельмень, не донесенный до места назначения.
– Вот этот тридцать второй кондюк, что возле радиатора, – и тут рука Владимира, как плоттер, заскользила над его тарелкой по невидимым проводникам, – усыхает, но не дуется. Поэтому снаружи не видно. Выпаиваю, меряю, – ан емкость-то меньше девяти вместо двадцати двух. Новый ставлю (и тут вилка Владимира опустилась на пельмень, как деталь в отверстия платы), и все, опять генерит.
Вилка описала привычную траекторию, отправив в рот заждавшееся кулинарное изделие. Павел, очнувшись, поспешил довести до конца операцию со своим.
– Не, ты погоди, – возразил он, – а как же тогда у Зарифова считали? Модель нагрева?