Ответный удар (Послешок)(Повторные толчки)

Но на этот раз Жуков заговорил раньше Молотова: “Нет. Один раз нам это сошло с рук, но это не гарантия, что мы сможем сделать это дважды. И горячая вода, в которую мы угодим, если нас поймают… Нет.”

Молотов неохотно кивнул. “Я согласен с Георгием Константиновичем. Контрабанда имбиря — это одно. Бомбардировка их этим — это нечто другое, если нас поймают: акт войны". Громыко надулся. Он не слишком этого показывал — он никогда особо ничего не показывал, — но он дулся. Молотов гораздо скорее поддержал бы его, чем Жукова. Это увеличило бы его собственную власть и уменьшило бы власть маршала. Но у него вообще не было бы власти, если бы СССР пошел по пути Великого Германского рейха. Выживание превыше всего, подумал Молотов. Все остальное потом, но сначала выживание. Он жил по этому правилу три четверти века. Он задавался вопросом, как далеко еще сможет зайти.

Моник Дютурд повернулась — повернулась — к своему брату с еще большим раздражением, чем обычно. ”Неужели ты ничего не можешь сделать?" — спросила она.

“Я?” Пьер не просто покачал головой. Он рассмеялся ей в лицо. “Если бы я попытался вытащить Ауэрбаха из тюрьмы Ящеров, ты знаешь, что бы произошло? Я бы сам вернулся в него, вот что. Нет, спасибо, сестренка.”

Скорее всего, он был прав, к несчастью. Несмотря на это, Моник сказала: “Это несправедливо. Американец пригласил меня в Турне, а теперь он заперт.”

“Я заметил, что ты ничего не говоришь о его девушке”, - заметил Пьер.

В этом он тоже был прав. Моник ни словом не обмолвилась о Пенни Саммерс, хотя ее тоже арестовали. По правде говоря, Моник мало интересовалась Пенни и подозревала, что это чувство было взаимным. Стараясь не казаться защищающейся, она сказала: “Он сделал для меня больше, чем она”.

“И что бы вы хотели, чтобы он сделал для вас?” — нагло спросил Пьер. Моник огляделась в поисках чего-нибудь, чем можно было бы в него швырнуть. Прежде чем ее взгляд — и ее рука — остановились на чем-либо, ее брат продолжил: “Помни, я больше не тот, кто имеет влияние на Ящериц. Вы. Как я уже говорил, ты любимчик учителя. И этот Томалсс, черт возьми, точно Ящерица с притяжением. У него было бы гораздо больше шансов попасть на Гонку в спринг-Ауэрбах, чем у меня”.

“Ты действительно думаешь, что я мог бы?” Моник услышала удивление в собственном голосе. Ей понадобилось мгновение, чтобы понять, почему она так удивлена. Но потом она поняла: у нее никогда не было большой власти что-то делать или что-то менять. Вместо этого с ней что-то сделали и изменили. Мысль о том, что она может быть активным глаголом, а не пассивным, поразила ее.

Пьер пожал плечами. “Предположим, он скажет "нет". Это худшее, что может случиться, и чем вам хуже, если это произойдет? По крайней мере, ты будешь знать, что пытался.”

“Ты прав”. Моник знала, что в ее голосе снова прозвучало удивление.

“Когда Томалсс собирается позвонить снова?” — спросил ее брат.

“Завтра, не так ли?” Ответила Моник.

“Да, я думаю, что это правильно”. Пьер сделал паузу и закурил сигарету. “Хорошо, завтра ты скажешь ему, что нет Ауэрбаха, значит, нет древних римлян. Звучит так, будто ты это серьезно, и у тебя есть шанс.”

“Peut-etre”. Моник начала смеяться. “Ты будешь тем, кто будет звучать так, как будто я говорю серьезно. Я не знаю этого языка.”

“Посмотрим, как все пойдет", ” сказал Пьер. “Если он прямо говорит тебе ”нет", значит, так оно и есть, вот и все". Он выпустил колечко дыма. Вышел ли американец из тюрьмы, так или иначе, для него не имело значения ни сантима.

Томалсс действительно позвонил на следующий день. “Я приветствую вас", — сказал он через Пьера. “Насколько я помню, мы обсуждали способы, которыми римляне использовали градации статуса между полноправным подданным и полноправным гражданином для интеграции иностранных групп в свою империю. Правильно ли я понимаю, что степень гражданства группы будет зависеть от степени, в которой она ассимилировалась с римскими обычаями и обычаями? Это кажется мне очень рациональным подходом к управлению".

Он действительно понял правильно. Он не был глупым или чем-то близким к этому; он напоминал Монике об этом в каждом их разговоре. Но он был чужим, очень чужим. Он тоже напоминал ей об этом при каждом их разговоре.

”Хорошо", — сказал Пьер, больше не переводя. “Ты пытаешься или нет?”

”Я знаю", — ответила Моник. “Скажи ему, что есть личный вопрос, который нам нужно обсудить, прежде чем мы продолжим римскую историю”.

“Это будет сделано”, - сказал ее брат, один из обрывков языка Ящериц, который она понимала. Он продолжил длинной фразой из шипения, хлопков и кашля, которые были для нее греческими — или были бы, если бы она не знала греческий.

После того, как Пьер закончил, Томалсс испустил удивительно похожий на человеческий вздох. “Я мог бы знать, что это произойдет”, - сказал он. “На самом деле, это уже произошло, когда вы договорились об освобождении вашего брата из тюрьмы, чтобы он переводил для вас. Чего ты хочешь от меня на этот раз?”