— Я чувствую себя намного лучше. Мне лишь жаль, что я не навещала вас. Я была под домашним арестом.
— И не думай извиняться, — добродушно огрызается Джудит и раскрывает объятия. Я сразу замечаю отсутствие инвалидной коляски и бинтов на ее ноге, и моя улыбка становится шире. — Дай-ка мне поглядеть на тебя. — Она похлопывает меня по щеке, но не больно. — Ты похудела.
Я еще раз оглядываю ее с головы до ног и приподнимаю бровь.
— Как и ты.
— Это потому, что ты перестала приносить мне такие аппетитные лакомства. Проходи, садись. Я приготовлю чай.
Мистер Прайс закатывает глаза.
— Я приготовлю чай, пока вы, две милые леди, болтаете и поедаете свои аппетитные лакомства, как их адекватно называет моя жена. — Он выходит из комнаты, но через несколько секунд его голова просовывается в открытую дверь. — А есть что-нибудь из тех завитушек с корицей?
Я смеюсь кивая.
— Конечно. Лишь потому, что я отдаю предпочтение Джудит, не значит, что я оставлю вас в стороне.
Джудит, довольная моими словами, притягивает меня к себе, чтобы еще раз обнять, прежде чем отвести к дивану, где мы обе откидываемся на спинку, расслабляемся и раскладываем угощения на столе на отдельных салфетках.
— Эти мои любимые. — Она берет шоколадный твист и откусывает большой кусок. Я присоединяюсь к ней. — Мой сын обожает их, Айзек. Он любил их, когда был маленький. — Нечто, чего я не знала. — Надеюсь, однажды ты с ним познакомишься. Он настаивает на том, чтобы оставаться в Кембридже.
Я перестаю жевать и проглатываю большой кусок печенья, едва не подавившись в процессе.
— Я… Я встречалась с ним. Он взял на себя твою преподавательскую роль. Помнишь? — Я говорю это мягко, ее глаза стекленеют.
— Нет… нет… он в Кембридже. Ты, должно быть, говоришь о ком-то другом. Думаю, мне то известно, где мой сын, Элоиза. — Она огрызается и бросает печенье на пол. — Ты говоришь о другом человеке. Я только вчера вечером разговаривала с ним по телефону, по его кембриджской линии.
— Джудит… — пробую сказать я, но она поднимает руку и тут же зовет своего мужа, который вбегает внутрь.
— Что такое?
Я смотрю на него испуганными глазами.
— Где Айзек? — Коротко спрашивает Джудит, ее настроение явно испорчено.
Мистер Прайс смотрит на часы.
— Полагаю, все еще в школе проверяет домашние работы. А что?
— В какой школе? — Она почти кричит, теперь уже стоя.
— Моей школе. Что случилось?
Ее дыхание учащается.
— Нет… он в Кембридже.
— Нет, Джудит, это не так, — говорит мистер Прайс так мягко и спокойно, как пыталась сказать я. — Он вернулся домой два месяца назад.
Ее рука тянется к сердцу, а рот открывается и закрывается.
— Я… Конечно… как глупо с моей стороны. — Она смотрит на беспорядок, который устроила на полу, и тяжело вздыхает. — Прошу прощения за свою вспышку. Не знаю, что на меня нашло.
— Я закончу с чаем, — говорю я мистеру Прайсу, чье сердце с каждой секундой разбивается все сильнее. Я вижу это по его глазам.
Он сжимает мое плечо, когда я прохожу мимо, но ничего не говорит.
Еще слишком рано для этого… Я не могу сейчас потерять Джудит из-за этой забытой богом болезни, не так скоро после Кристал. Должно же быть что-то, что можно сделать.
Глава 17
Айзек
— Да, я зайду позже. С ней все в хорошо? — Спрашиваю я своего отца.
— С ней все будет в порядке. Пожалуйста, если ты найдешь время просто показать свое лицо, я буду признателен. Элоиза была здесь, и вспышка гнева твоей мамы была направлена на нее. Не уверен, что произошло до того, как я вошел в комнату, но думаю, что твоя мать, возможно, бросила пирожное в бедную девочку.
— Боже. — Я немного посмеиваюсь.
— Это не смешно.
— Есть немного. Не ситуация, а Элоиза, в которую запустили пирожным. Бедная девочка.
— Я не нахожу это забавным, Айзек. Просто приди домой, когда сможешь.
Думаю, иногда в тяжелых ситуациях единственное, что ты можешь сделать, — это искать маленькие радости. Я убираю работу, которую мне еще предстоит закончить, и надеваю куртку.
Войдя в дом моей мамы, я потрясен, увидев Кэтрин Харт, сидящую на диване рядом с моей мамой, которая сияет при виде меня.
— Не могу поверить, что забыла тебя, — тихо говорит она, обнимая меня и несколько раз целуя в обе щеки. — Мне так жаль.
— Все в порядке. Очевидно, я не особенный, — шучу я и отпускаю ее.
Кэтрин смотрит на меня.
— Конечно, ты особенный. — Она встает и тоже обнимает меня, что заставляет меня чувствовать себя немного странно. Я кладу руки ей на талию, поскольку ее объятие длится дольше нескольких секунд.
— Ооо, зарождающийся роман? — Спрашивает мама, слишком обнадеженная для того, кто в прошлом утверждал, что ей не нравится женщина, о которой идет речь.