Генри на самом деле был очень привязан к Еве и к дедушке, хотя, похоже, осознавал их ограниченность. Неоспоримые плюсы ужинов у Рейнхартов (прекрасная кухня, великолепный шоколад, похвалы и внимание людей, которые явно высоко его ценили) неразрывно связывались с формальностями и необходимостью демонстрировать изысканные манеры. Сидеть за широким столом красного дерева в столовой у Евы или устроиться на одной из неудобных, но длинных и стильных кушеток требовало сосредоточенности и немалых усилий от Грейс, не говоря уже о ее двенадцатилетнем сыне. Но сегодня вечером весь этот дискомфорт, возможно, их отвлечет, чем и сыграет на руку.
Деревья на бульварах Парк-авеню сверкали праздничной подсветкой, переливаясь желтыми и синими огнями на просветлевших к вечеру улицах. Они с Генри молча шагали в полутора метрах друг от друга. Пару раз в голову Грейс приходила какая-то мысль, но, даже открыв рот, чтобы ее высказать, она понимала, что слова ничего не изменят. Она с безнадежностью воспринимала обрушившуюся на нее реальность, и казалась она настолько кошмарной, что в ушах стоял оглушающий звон.
Она поплотнее закуталась в пальто. Шерстяной воротник царапал сзади шею.
Генри шагал, ссутулившись, словно пытаясь стать меньше ростом и уныло глядя себе под ноги. Взгляд его оживлялся лишь тогда, когда они проходили мимо людей, выгуливавших собак. Генри очень хотелось собаку и он безуспешно выпрашивал ее долгие годы. Грейс всегда сторонилась собак, у нее никогда не было никаких домашних питомцев, а Джонатан, у которого в детстве был черный лабрадор по кличке Ворон (вообще-то принадлежавший его избалованному младшему брату), наотрез отказывался заводить в доме собаку. Ворон, как он давным-давно рассказывал Грейс, исчез, когда Джонатан учился в девятом классе, причем исчез в тот день, когда в доме был один Джонатан, и все семейство в пропаже пса единогласно обвинило его. Его обвиняли в гибели, в пропаже – в чем угодно, хотя это был даже не его пес. Грейс поняла, как это типично для его ужасно недружной семьи. Надо же так издеваться над сыном.
К тому же у Джонатана была аллергия на собак.
У Евы, когда отец Грейс начал с ней встречаться, была собака. Вообще-то собак было две: закормленные двойняшки-таксы Захер и Зиги, которые больше всего в жизни интересовались друг дружкой и только по длительном умасливании признавали даже Генри. Их давно уже не стало, и сначала на смену им пришел слабоумный шпиц (у которого к тому же в результате инбридинга шерсть лезла клочьями), умерший от болезни, свойственной чистокровным шпицам. Совсем недавно появился кобелек-такса Карл, отличавшийся чуть более дружелюбным нравом. Обязанность выгуливать Карла лежала полностью на отце Грейс – она до сих пор поражалась, что он согласился на это. Хотя из-за проблем с коленями и тазобедренными суставами отец расстался с многолетней привычкой раз в две недели играть в теннис, поэтому нуждался хоть в какой-то физической активности.
Она заметила впереди мужчину и таксу, когда они с Генри перешли Парк-авеню у Семьдесят третьей улицы и Генри ринулся вперед, чтобы поздороваться с дедом. К своему легкому изумлению, Грейс заметила, что рядом с дедом сын ее выглядел сильно вытянувшимся, и подумала, что отец начинает горбиться. Когда они обнялись и Фредерик Рейнхарт склонился к внуку, Грейс на мгновение представила себе, что они продолжают расти в противоположных направлениях, пока один не исчезнет в земле, а другой вымахает так, что скроется за облаками. От этой мысли она содрогнулась.
– Привет, Карл, – сказал Генри, когда она с ними поравнялась. Мальчик подошел к собаке, и та легонько завиляла хвостом, за что Генри явно сверх меры ее похвалил. Фредерик Рейнхарт передал внуку поводок, и Генри принялся предельно добросовестно выгуливать пса вокруг каждого стоявшего на тротуаре дерева.
– Грейс, – произнес отец, слегка обняв дочь. – Господи, как же быстро он растет.
– Знаю. Иногда, когда я бужу его по утрам, то замечаю, что кровать становится ему мала. Как будто он попал в плен к Прокрусту.
– Очень надеюсь, что нет, – ответил отец. – Джонатан приедет?
Грейс забыла позвонить Еве и сообщить, что Джонатан не приедет. Ей вдруг стало нехорошо.
– Не уверена, – с трудом выговорила она. – Может быть.
Возможно, это вовсе и не ложь, сказала она себе. А вдруг он приедет. Каким-то чудом.
– Вот и хорошо, – произнес отец. – Холодно сегодня, да?