Отыграть назад

– Протез даже чуточку отличается по цвету. Если приглядеться поближе, это можно увидеть.

– И наконец, в феврале этого года, в больнице состоялось серьезное разбирательство по поводу его недопустимого контакта с членом семьи одного из пациентов.

– Да послушайте же! – Грейс никак не могла понять, что этот крик как-то связан с ней самой. – Это рак! Это дети, больные раком! Он очень добрый человек. Он не такой идиот, который приходит к вам и напрямую заявляет, что ваш ребенок одной ногой в могиле! Он заботится о людях. То есть конечно же есть такие врачи, которые целиком следуют книжным правилам и готовы спокойно доложить вам самые страшные новости вашей жизни, а потом так же хладнокровно повернуться и уйти. Но Джонатан не такой. Конечно же… он мог обнять кого-то или дотронуться, но ведь это не означает… – Она уже не пыталась восстановить дыхание. – Как же ужасно обвинять его в домогательствах!

Мендоза качал головой, а его шея, вернее, оплывший на ней жир, так и перекатывался из стороны в сторону. Грейс ненавидела и его шею, и его самого.

– Пациента зовут…

– Это конфиденциальная информация! – во весь голос заорала Грейс. – Не называйте мне фамилию пациента. Меня это не касается.

«Я и знать ее не желаю», – подумала она, потому что знала ее, уже знала, и все это было так неправильно. И оставался всего один трос, одна тонкая шелковая нить, которая удерживала ее над пропастью на вершине утеса. А там, внизу, так далеко, что она не могла различить дна, находилось то самое место, где она еще ни разу в жизни не оказывалась. Даже в самые темные дни после смерти матери. Даже когда детки, которых они так сильно хотели вместе с мужем, никак не появлялись на свет. Это было невыносимо, но сейчас все казалось еще хуже.

– Пациентом вашего мужа был Мигель Альвес. Его диагноз – опухоль Виль… – Он прищурился, вглядываясь в буквы на листке бумаги, потом повернулся к своему напарнику.

– Вильмса, – устало подсказал тот таким тоном, словно вся эта беседа уже сильно утомила его.

– Опухоль Вильмса. Диагностирован в сентябре двенадцатого года. Мать Мигеля… очевидно, Малага Альвес.

Очевидно, все происходящее должно сойтись в одной точке.

– Простите, что спрашиваю вас, миссис Сакс, но я очень сильно рассержусь, если вы будете повторять, что я неправ, что ошибаюсь, что ваш муж сейчас на какой-то чертовой конференции ради чертовых больных раком детей, что он забыл свой телефон – ну, что там вы еще собираетесь мне сказать. Я вам уже говорил: не защищайте его. Это не будет – как там у вас, психиатров, это называется – здоровым решением? Я не знаю, насколько хорошо вы справляетесь со своей работой, но я знаю свою, и где бы ни находился сейчас Джонатан, я его найду. Так что, если вам что-то известно, то сейчас настало самое время сообщить об этом мне.

Но Грейс ничего ему не ответила, потому что вокруг нее свистел ветер, потому что больше ее ничто не удерживало, и она падала и падала вниз. И так она будет падать вечно.

Глава тринадцатая Проемы между домами

Возможно, было что-то еще. Не могло не быть. Она просидела там еще два часа. Или три. Или… В общем, было уже довольно поздно, когда Грейс вышла из участка и зашагала по одной из улиц Восточного Гарлема в вечернее время, что в любой другой день заставило бы ее волноваться, но сегодня никак на нее не повлияло. Сегодня днем… вечером… она чувствовала лишь сладостный леденящий декабрьский холод и мечтала о гипотермии. Оказывается, это не самый жуткий способ умереть. Кстати, ей об этом рассказал Джонатан. Ему очень нравились холодные места и полярные снега. В тот вечер, когда они познакомились, он читал книгу о Клондайке, а потом прочел еще множество подобной литературы. На стене его комнаты в общежитии, куда Грейс пришла тем же вечером, висела открытка с репродукции известной картины, на которой длинная цепочка старателей времен золотой лихорадки медленно одолевала «золотые ступени» перевала Чилкут, идя след в след, сгибаясь под ветром в поисках сокровищ, шагая наперекор метели и сильному морозу. Ее муж любил рассказ Джека Лондона о человеке, собаке и погасшем в полярной ночи костре – там все кончилось гипотермией. Если бы она остановилась прямо тут, на тротуаре, то тоже бы умерла от гипотермии.

Довезти до дома Грейс не предложили, а она, наверное, отказалась бы, даже если бы такое предложение последовало. Ей не терпелось убраться от них из жуткого и грязного участка с его закутком для ожидания, полным несчастных людей: донельзя уставших мужчин и женщин, иногда целых семей, что напомнило ей отделение скорой помощи в больнице. «Что они там делают?» – думала она, пробегая мимо по направлению к входной двери, словно спасалась из задымленного дома. – «Что могли кому-то предложить сотрудники двадцать третьего участка в этот поздний час?» Они едва взглянули на нее, когда Грейс неслась к выходу, но она до сих пор не могла избавиться от страшной и неотвязной мысли, что они увидели в ней – на ней – нечто такое, что Грейс сама не замечала. От этой мысли ей становилось дурно.