Озарение

— Марина провозгласила меня лидером целого художественного направления. Но я никакой не лидер, я не знаю, как себя вести в данной ситуации. Вот я и хотела узнать у тебя, как мне поступать? Все это так неожиданно и глупо.

— Да, уж, — согласился Болтнев. Он задумался. — Я тебе скажу одну вещь, только не обижайся.

— Не буду, — замотала Дана головой.

— Ты впряглась в чужую повозку. Если и дальше станешь ее тащить, надорвешься совсем скоро.

Он абсолютно прав, мелькнула у нее мысль. Она уже почти надорвалась. Но как соскочить?

— Понимаешь, в чем дело, каждый художник предназначен природой или Богом, каждый может выбрать, как ему больше нравится, чтобы творить в том стиле, который ему внутренне присущ. И любые попытки уйти в сторону, даже если они приносят определенный результат, долго не могут продолжаться. Либо он возвращается на прежнюю стезю, либо терпит крах. Ты как раз сейчас в таком положении. И меня это сильно беспокоит, это может кончиться плохо. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — отозвалась Дана. Она очень хорошо понимала Болтнева, так как именно этого и боялась больше всего.

— И что об этом думаешь?

— Меня несет попутный ветер, я не могу остановиться, даже когда хочу. Я сама боюсь того, что со мной прорисходит.

— Что же ты собираешься делать?

— Сама хотела бы знать.

— Но пока ты этого не поймешь, ничего изменить нельзя.

— Наверное, ты прав. Я напрасно обратилась к тебе. Мне никто не может помочь.

Болтнев глубоко вздохнул.

— Скажи, что у тебя произошло с отцом Илларионом? — вдруг спросил он.

— А что? — Дана была застигнута врасплох. — Что он сказал?

— По сути ничего. Позвонил, сказал, что ты ему не подошла. Спросил, нет ли еще кого на примете? Так в чем же дело?

— Но он же сказал, что не подошла.

Болтнев недоверчиво покачал головой.

— Я знаю твои возможности, как художника. Это задание тебе вполне по силам. Тем более, я видел фотографии росписи, она как раз в твоем стиле — это самая настоящая классика, реализм. Как раз то, что у тебя получается лучше всего.

Дана снова почувствовала, что загнана в угол.

— Ему не понравилась моя концепция, мы по-разному видим один сюжет.

— Но в этом нет ничего страшного. Хочешь, я вмешаюсь, поговорю с ним, попробую убедить. Мне только требуется твой эскиз.

— Его нет, я уничтожила, — поспешно произнесла Дана.

— Зачем? — удивился Болтнев.

— Ну, так, захотелось. Раз не понравился, зачем его хранить. У меня в мастерской и без того мало места.

Болтнев несколько мгновений смотрел на нее.

— Я тебя не узнаю, ты сама не своя. Не злоупотребляй этим, для творческих людей это плохо кончается. Ладно, появится еще халява, я сообщу.

— Не надо, пока не хочу. — Дана подумала, что пора завершать их встречу, никакой пользы от нее уже не будет. Тем дольше они общаются, тем ясней Болтнев понимает, что с ней не все в порядке.

— Как пожелаешь, — подал он плечами.

— Мне пора, Женя. После статьи Марины у меня стало больше дел.

— Коли так, то иди. Помни, я всегда на связи.

— Я помню, — заверила Дана и быстро вышла из кафе. Она так ничего и не поела.

66

Аничкова оказалась права, статья действительно привлекла к Дане дополнительное внимание. В ее телефоне стали раздаваться звонки от совершенно незнакомых людей. Одни выражали восхищение ее творчеством, другие расспрашивали о том, как лучше его понимать и интерпретировать, а некоторые обращались с просьбами или просили помочь с деньгами. Дана удивлялась тому, откуда все эти звонящие узнавали ее номер, она всегда старалась его особо не афишировать, доверяла только хорошо знакомым людям.

Дана предположила, что это проделки Марины, и даже позвонила ей, потребовав немедленно прекратить эту практику. Но Аничкова клятвенно заверила, что не имеет к ней ни малейшего отношения, никому номер ее телефона не давала, хотя после выхода статьи такие просьбы к ней поступали. Дана поверила подруге наполовину, она знала, что ради собственных интересов Марина соврет и глазом не моргнет. Впрочем, у Даны и без того было такое плохое настроение, что непрошенные звонки уже почти не могли его испортить еще сильней.

Однако один звонок все же сумел это сделать. Позвонил Гершович. Несколько минут он расспрашивал Дану про ее состояние духа и тела, только потом перешел к делу. Оказывается, среди посетителей галереи возник запрос на встречу с художницей. Но им хочется не просто познакомиться с ней поближе, а лучше узнать про тот стиль, в котором она творит. Поэтому он предлагает уже сегодня провести Дане первую такую лекцию. Он уже повесил объявление, что она состоится. И немалая часть билетов уже раскуплена.

Дана от неожиданности едва не выронила телефон из рук.

— Александр Яковлевич, какая встреча, какая лекция! — закричала она. — Я понятие не имею ни про какой мистический сюрреализм. Его изобрели вы вместе с Мариной. О чем я стану говорить?

— У вас есть три часа, чтобы это придумать, — невозмутимо ответил Гершович. — Вполне достаточно для того, чтобы наполнить стиль содержанием. Вы же изучали в Академии историю искусств?

— Изучала. И что?