Озерный мальчик

И они вышли совсем внезапно — учительница и мальчик. Лора даже не поняла, как они исчезли. Валентин казался настолько сконфуженным и смущенным, что даже не обернулся. Лора испуганно попрощалась с директором и тоже вышла. Они были уже в другом конце пустого коридора, выглядевшего совсем серым от мутного утреннего света. Она хотела крикнуть им вдогонку, но в это время Цицелкова и Валентин вошли в какую-то дверь. Лора пошла вперед, остановилась перед дверью и посмотрела на нее. Ничего особенного, обычная коричневая безликая дверь, изъеденная временем, с грустными следами бесчисленных детских нападений. Может быть, так она выглядела и в годы ее детства… Но что с ней происходит, что за неожиданные нервы? Школа как школа, учительница как и все остальные, кого она помнила со времен своего детства. Никому не избежать этого испытания. Она пожала плечами и отошла, стараясь больше не думать о сыне.

В это время Цицелкова и Валентин стояли перед классом, и дети глазели на маленького худенького франта. Нет, он им не понравился, так обычно выглядели маменькины сынки. Будет неплохо поприветствовать его пинком на первой же перемене. Так думали некоторые, но двум-трем девочкам он понравился.

— Дети, это ваш новый товарищ! — сказала учительница. — Он немного отстал от вас… Но я уверена, что вы все поможете ему…

Класс отреагировал полным молчанием. Вот еще, помогать этому сопляку, пусть мамочка ему помогает! У стены, держа в руках складной деревянный метр, стояла миловидная девочка. Ее черные глаза смотрели так тепло, что Валентин невольно засмотрелся. Как и все остальные, она тоже смотрела на него, но ее взгляд был полон нескрываемой симпатии. Этот взгляд Валентин не мог забыть никогда, он навсегда остался в его памяти.

— Славче, продолжайте вместе с Валентином, — сказала учительница. — Ты будешь мерить, а он считать. Все понятно?

— Хорошо, — ответил Валентин как во сне.

Им надо было измерить длину и ширину класса. Они склонились над полом, Славка начала точными, размеренными движениями перемещать деревянный метр по всей длине, а Валентин смотрел и ничего не видел. К его первому смущению прибавились и блестящие черные завитушки, мелькавшие перед глазами. Никогда до сих пор он не дружил с девочками, и сейчас эта близость неизвестно почему смущала его. Так они добрались до конца стены. Оставался еще небольшой отрезок — неполный метр. Девочка измерила и его, а затем нетерпеливо выпрямилась. Не так уж это приятно ползти, как гусеница, по обшарпанному полу. Цицелкова, которая в это время засмотрелась в окно, повернула к ним свое равнодушное лицо.

— Закончили?

— Закончили, — с готовностью ответила девочка.

— Теперь, Валентин, скажи, какова длина класса?

Но Валентин не знал. В его голове все перепуталось, и он вообще забыл, что они измеряют класс. Он очень хорошо запомнил смуглую руку девочки, но вообще не обратил внимания на то, сколько раз она передвинула метр.

— Отвечай, когда тебя спрашивают! — строго сказала учительница. — Ведь вы мерили вместе? Или ты не умеешь считать до десяти?

— Умею, конечно! — обиженно ответил мальчик.

— А до ста?

— До скольких хотите.

— Хорошо, какова тогда длина комнаты?.. В метрах и сантиметрах! Ее ведь измерили у тебя на глазах?

Валентин молчал. Что он мог ей сказать?

— Значит, ты был невнимательным! — холодно сказала учительница. — В школе самое важное — быть внимательным… Понял?.. Внимание — это все! Кто не умеет или не хочет быть внимательным, тот не может быть учеником.

Валентин по-прежнему молчал.

— Сейчас ты измеришь комнату сам!.. Три раза подряд!.. И запомнишь ее длину раз и навсегда.

И пока учительница смотрела в окно, погруженная в свои ленивые будничные мысли, Валентин трижды измерил длину комнаты. И действительно запомнил ее раз и навсегда — точно восемь метров тридцать шесть сантиметров.

9

После того как Валентин научился читать, его мечты как будто еще немного обеднели. Теперь его бурное воображение черпало обильную пищу в основном из книг. Мальчик все еще не осознавал, что многие из тех книг, которые он читал, написаны людьми с более бедным воображением, чем его собственное. Все равно, он переносил на страницы сухо написанных книг свой невообразимо богатый духовный мир. Так что книги были в сущности больше поводом для игры его воображения, чем основой.