Озерный мальчик

«Пусти мальчика, дурак! — подумал я, немного возбужденный выпитым алкоголем. — Оставь свои манеры для другого раза!»

Мне был знаком этот тип людей, которые, не имея возможности как-то иначе удовлетворить свою жажду власти, вымещают ее на детях. Его жена, до сих пор безучастно слушавшая разговор, неохотно вмешалась.

— Да пусть идет! Ведь мы приехали сюда из-за него. Пусть насытится своим озером.

Мужчина секунду поколебался, снова посмотрел на меня — на этот раз уже совсем неприязненно, как на человека, который без разрешения ворвался в его квартиру.

— Хорошо, иди… Но чтоб через четверть часа был здесь…

Мальчик бросил на меня просветленный взгляд и молча выскочил наружу. Вскоре встали и мы. Выйдя на террасу, я увидел его сидящим перед озером на корточках, спиной к нам. Наверное, он все еще занимался своей рыбой, которая вряд ли когда-нибудь по-настоящему оживет. Или, кто знает, — может быть, этот одухотворенный мальчик действительно вернул ей жизнь. Мне очень хотелось окликнуть его и попрощаться, но я воздержался. В конце концов это был просто мальчик, и наши отношения не могли быть равноценными. Тогда я еще не понимал, как это глупо.

В Самоков мы вернулись по хорошей туристской дороге, удобной и для автомашин. Там на короткое время зашли в Городское управление. Как-то неудобно было распрощаться с моими гостеприимными хозяевами просто так, на улице. Когда мы вошли в кабинет полковника, его телефон громко и настойчиво звонил. Я почувствовал какое-то смутное беспокойство — мне показалось, что ищут меня. Полковник сделал несколько шагов к столу и небрежно взял трубку. До нас донесся неясный человеческий голос, — как мне показалось, довольно встревоженный. Полковник какое-то время слушал, потом его лицо вдруг потемнело и словно окаменело.

— Да, хорошо, — ответил он. — Я немедленно пошлю к тебе людей.

Он положил трубку и обернулся к нам.

— Мальчик утонул, — сказал он просто.

— Какой мальчик? — вздрогнул я.

— Тот, которого мы видели на базе. Упал в воду и утонул.

Если бы меня даже ударили под ложечку, я вряд ли почувствовал бы себя так. Я стоял, ошеломленный, стараясь глотнуть воздух. И в тот момент просто не смел поверить своим ушам.

2

Мне около сорока пяти лет, по профессии я литератор, занимаюсь теорией эстетики. Могу сказать, что Гегеля знаю лучше самого себя, даже лучше, чем собственную жену. Человеку очень трудно познать самого себя, это удается только гениям. И еще, может быть, ничтожествам. Но если гений просто примиряется с нечеловеческим в себе, то ничтожество превращает это в свое оружие. Что же касается моей жены, то я просто избегаю думать о ней. Почему? Да потому что она столь добра и безупречна, что любые размышления могли бы превратиться в ненужную эрозию. Жена по профессии врач, и отсюда проистекают некоторые мои маленькие беды. Когда-то давно ей удалось обнаружить у меня что-то вроде сердечной недостаточности. Этого ей было вполне достаточно для того, чтобы лишить меня курения и начать ревниво считать выпитые рюмки. Из всех моих маленьких увлечений и пороков осталась только рыбалка. Существуют такие женщины-инквизиторы, которые полностью присваивают себе право думать за мужа, сколь бы независимым и неприступным он сам себя не считал. Конечно же, это может быть вызвано искренней любовью и заботой, но иногда это просто проявление самого откровенного эгоизма, высшей формы власти и чувства собственности. Вот почему человеку не надо пытаться познать своего ближнего до конца, разумнее всего — принимать его с лучшей его стороны.

Когда я вернулся домой, жена сразу поняла, что что-то случилось. Я чувствовал на себе ее заботливый изучающий взгляд, но она молчала. Как и все знакомые мне женщины-врачи, она терпелива, тактична и немного бесчувственна. Может часами молчать, укоризненно смотреть на меня, пока я сам, наконец, не выдержу и не раззвоню даже о таких вещах, о которых она и не собиралась меня спрашивать. Но на сей раз ее тактика не приносила результата. Я чувствовал, что скорее решусь прыгнуть с балкона, чем рассказать ей страшную истину. Но когда мы сели ужинать, она все-таки не удержалась.

— Ты что-то от меня скрываешь!

— С чего ты взяла? — сухо ответил я.

Потом включил телевизор, но не видел экрана, настолько меня угнетали мои мысли. К восьми вечера нервно зазвонил телефон, — так, как обычно звонит междугородняя. По моему телу пробежали мурашки. Я встал и подошел к телефону. В трубке зазвучал густой бас полковника.

— Ничего особенного не могу вам сообщить, товарищ Найденов… Мальчик просто упал с берега и захлебнулся.

Хотя он все еще был расстроен, я чувствовал в его голосе какую-то досаду. Наверное, этот человек не мог понять мой особенный интерес к данному случаю. Любой другой на моем месте, наверное, постарался бы его забыть.

— Вы сказали, что он упал с берега! — сказал я нетвердым голосом. — Как это установлено, товарищ полковник?

— Может быть, я плохо выразился. Но что же еще можно предположить?