Озерный мальчик

— Не знаю. Но в том месте, где я видел его в последний раз, берег совсем пологий, к тому же мелко. Он не мог упасть оттуда, а тем более утонуть.

— Есть и крутые берега, — неохотно ответил полковник. — Там и глубина пять-шесть метров. Почему вы думаете, что мальчик стоял все время на одном и том же месте?

— Но какой берег там, где вы нашли мальчика? Крутой или пологий?!

— Пологий…

— Вот видите!

— Что «вот видите»? — спросил нервно полковник.

Он действительно не мог догадаться, какие мысли меня мучили.

— Получается, что это не несчастный случай.

— А что же, по-вашему? Преступление? Кто и за что может убить невинного ребенка? Неужели вы не понимаете, что это просто глупо?

— Все-таки, и эту возможность не следует исключать априори.

— Она исключается сама по себе. Кроме сторожа и родителей, на базе никого другого не было. Да и те, трое, все время были вместе.

Я с трудом проглотил застрявший в горле комок и сказал:

— А представьте себе, что он покончил жизнь самоубийством..

На том конце провода полковник невольно засопел, как мне показалось, возмущенно.

— Что вы несете! Как может покончить самоубийством десятилетний мальчик? Мне до сих пор не приходилось слышать о подобном случае.

— А я такой случай знаю!..

Только сейчас я почувствовал, что жена внимательно слушает наш разговор. Ничего, пусть слушает, черт возьми!.. Полковник вдруг замолчал, а потом сказал каким-то особенным, я бы сказал, умоляющим голосом.

— Но, товарищ Найденов, ведь мы все втроем видели Валентина незадолго до этого! Скажите, разве он походил на мальчика, собирающегося покончить самоубийством?

Действительно, не походил. И пока мы были с ним только вдвоем, он показался мне, пожалуй, даже жизнерадостным. Но кто может заглянуть в душу десятилетнего мальчика? Наверное, это труднее, чем проникнуть в мысли сфинкса.

— Ладно, товарищ полковник… Извините за беспокойство, — ответил я примирительно. — Но этот случай меня действительно расстроил… Как и вас, предполагаю..

— Да, вы правы. И все-таки должен вам сказать, товарищ Найденов, что каждый год у нас тонут сотни детей… И при самых невероятных обстоятельствах. Иногда нельзя себе и представить, что может выдумать ребенок…

На этом наш разговор закончился. Я поднял голову и увидел жену, прослонившуюся к дверному косяку. По ее лицу было видно, что она следила за нашим разговором от начала до конца. И не только слышала мои слова, но и мысленно воспроизвела, что говорил полковник. Мне показалось, что она смотрит на меня очень озабоченно. Но когда она заговорила, ее голос прозвучал как всегда спокойно и уверенно.

— Геннадий, выбрось эту глупую мысль из головы!

— Какую мысль? — вздрогнул я.

— Что ты виновен в смерти ребенка!

Я слушал ее, пораженный. На самом деле, мне казалось, что мальчик утонул, когда пытался оживить мою глупую рыбу. Если бы не она, он и сейчас был бы жив! Сколь же глубоким инстинктом должен был обладать его отец, когда он так враждебно смотрел на меня! Хотя и невольно, я погубил его сына.

— Разве ты не понимаешь, что это была чистая случайность! — продолжала она так же уверенно. — Никто не знает, что может взбрести ребенку в голову. В поведении детей часто нет абсолютно никакой логики!..

Чистая случайность!.. Хотя она и знала меня очень хорошо, на сей раз выбрала неудачное слово. Для человека с двумя высшими образованиями, одно из которых философское, это слово означает намного больше, чем для обычных людей. Жизнь человека действительно состоит прежде всего из случайностей. Но они так же прочно связаны друг с другом, как кольца средневековых стальных кольчуг. И то, что их связывает, называется необходимостью.

— Нет, не случайность! — ответил я. — Он был сверхинтеллигентным мальчиком. Скорее, случайно могла бы утонуть ты, а не он…

— Спасибо! — обиженно сказала она и вышла из комнаты.

Как и все кабинетные люди, я трудолюбивый человек. Но все мое трудолюбие ограничивается моими книгами и рукописями. В обычной, как говорится, будничной жизни я совершенно инертен. Может быть, жена приучила меня к такому способу существования за долгие годы нашей совместной, общей жизни, — такой общей, что иногда я едва отличал себя от нее. Она всегда и охотно замещала меня везде, где надо было проявить какое-нибудь досадное усилие. Она была на самом деле очень доброй, не смотря на то, что так ловко превратила меня в свою собственность. Оставшись один, я тяжело вздохнул и как-то неосознанно сел за письменный стол. Он был моей истинной крепостью, здесь я чувствовал себя самым свободным и сильным. А сейчас мне как раз и были необходимы сила, безграничное терпение и упорство. Я должен был пройти весь путь — от начала до самого конца. Я знал, что не успокоюсь, пока не узнаю всю истину, пока не разберу колечко по колечку всю стальную кольчугу. Не могу носить в себе чувство вины, даже самая маленькая вина давит на меня камнем. Я должен смыть ее до конца или чем-то ее искупить.