Озеро Туманов

— Да как же можно прочить мальчика на место той колдуньи? – не понял Фома. – Граф Ричард говорил, будто она, как и Фея Морриган, обладала магической способностью лишать воинов их силы и мужества и таким образом, используя колдовство, побеждать врагов. А граф Ричард видел ее лицом к лицу и разговаривал с нею, и он признавался моему отцу, что никакая женщина и никакой мужчина не внушал ему столь большого ужаса и отвращения.

— Граф Ричард был с нею добр, — заметил Чапстоу. – Я ведь тоже видал колдунью: стриженая девка ростом с дюжего сержанта, но голос у нее ласковый и звонкий. Граф Ричард предложил ей жизнь и свободу за клятву никогда не брать в руки оружие, да она лишь рассмеялась в ответ. До сих пор мороз бежит у меня между лопаток, как вспомню этот смех!

— Но отчего же граф был добр с нею, если она злая колдунья?

— Оттого, что лучше войти в дружбу с колдуньей, нежели враждовать с нею, — ответил сержант. – А этот пастушок, — он махнул в сторону камеры, — сдается мне, просто слабоумный. Но поглядеть на него все–таки стоило.

Шериф Джон Мэлори в турнире не участвовал, зато граф Ричард выехал с копьем и поразил одного за другим нескольких противников.

Леди Талбот рукоплескала своему отцу, а рядом с ней от души приветствовал своего знатного пленителя Потон де Ксентрайль, тридцатилетний дюжий красавец, в одежде богатой, но разорванной, и с цепями на руках и ногах. Его нимало не смущало такое положение, потому что еще вечером, за ужином, граф Ричард сообщил ему решение обменять его на мужа своей дочери, который также находился сейчас в плену.

Турнир шел своим чередом, а под конец выехал какой–то Неизвестный Рыцарь и одолел того, кто едва не был объявлен победителем.

Фома весь извелся от любопытства: кем был этот Неизвестный?

Сэр Джон же сказал сыну, посмеиваясь:

— Есть одна примета, которую невозможно подделать: посмотрите, сын мой, на руки Неизвестного.

Фома смотрел, пока в глазах не зарябило, но ничего приметного не обнаруживал. Тогда сэр Джон сказал:

— Правая рука у этого рыцаря длиннее левой, а левая – короче. Ради этой приметы его называют «Прекрасные Руки», и редкому рыцарю удается одолеть сэра «Прекрасные Руки». Теперь–то вы узнали своего крестного? Граф Ричард – большой шутник и любит переодеваться, а чтобы скрыть свои руки привязывает к локтям множество лент и женских рукавов. Все это развевается и сбивает с толку; только меня не проведешь – я узнаю его по осанке и повороту головы.

* * *

— Вот с этим–то Ксентрайлем я и повстречался по дороге в Керморван, — рассказывал Фома. – Со времени того турнира, когда я видел его впервые, прошло, стало быть, лет пять или шесть. В недобрый для меня час вернулся он на север!

— А что стало с тем пастушком? – спросил сир Ив.

Фома на мгновенье сбился, затем пожал плечами:

— Помер той же осенью: дурачки долго не живут.

— Что делает Ксентрайль в окрестностях Керморвана? – насторожился Эсперанс.

Фома покачал головой:

— От того дня, когда меня ранили, до того дня, когда ты, славный капитан, наложил мне повязку, мы успели проделать немалый путь: Ксентрайль нанес мне урон в окрестностях Онфлера. Да разве вы не слыхали о мятеже, который подняли французские капитаны? Нормандские города один за другим отложились от Англии. Местные жители кричат, что мы–де не способны оберегать их от разбойников; только одно и делаем, что душим поборами, а когда уходят английские сборщики налогов, приходят французские разбойники… Ксентрайль же обещает этим несчастным недоумкам оставить на их шее одних только французских разбойников, а английских сборщиков исключить.

— Одиночное бремя лучше, чем двойное, — заметил Эсперанс между делом.

— Беспорядки начались еще прошлой осенью, да так все и тянутся, — продолжал Фома. – Граф Ричард посылал большие отряды, и на исходе зимы мы повесили людей больше, чем в предыдущие пять лет. Было приказано никого не арестовывать и в тюрьмы не заточать; всех казнить на месте. Это не прибавило любви к англичанам, но разбойников стало меньше. Поэтому я и смог проехать через те земли и, по крайней мере, остаться в живых.

Эсперанс ловко подал Фоме последний стакан вина, после чего на руках отнес обмякшего Фому в постель и закутал в одеяло.

— Оба его лучника и копейщик притворяются, будто не понимают, когда я пытаюсь их расспрашивать, — сообщил Эсперанс Иву. – Вот чего я никак в толк не возьму: для чего английский юнец прибыл в Керморван?

— Так ведь на него по дороге напали, — нерешительно произнес сир Ив. – Думаю, он искал у нас убежища.

— Мой добрый господин, по дороге от Онфлера до Керморвана он мог найти десятки убежищ, — возразил Эсперанс. – Но почему–то ни одним из них не воспользовался, а спешил сюда, словно кто–то кусал его за пятки и подгонял в нашу сторону.

— Стало быть, изначально этот Фома и направлялся в Керморван, — сказал сир Ив, — да только я не вижу в этом ничего подозрительного. Должно быть, у него есть к нам какое–то дело, и рано или поздно он все об этом расскажет. Не может ведь он приехать сюда по делу и ни словечком о том не обмолвиться?