Ожерелье королевы

– Что же я делала в субботу? Пусть мне это скажут. Честное слово, я схожу с ума, и если так будет продолжаться, я сама поверю в то, что поехала на этот мерзкий бал в Опере, но если бы я и поехала туда, господа, я призналась бы в этом.

Внезапно король с расширившимися глазами, со смеющимся лицом, с протянутыми руками подошел поближе.

– В субботу? – спросил он. – В субботу, господа?

– Да, государь.

– Так вот, – все спокойнее и спокойнее, все веселее и веселее продолжал король, – об этом надо спросить не кого иного, как вашу горничную Мари. Быть может, она вспомнит, в котором часу я пришел к вам в тот вечер. По-моему, это было часов в одиннадцать.

– Ах, да! – охмелев от радости, воскликнула королева. – Верно, государь!

– Вот так так! – ошалев от удивления и от радости одновременно, произнес граф д'Артуа. – Я куплю себе очки, но, клянусь Богом, я не отдал бы этой сцены и за миллион. Ведь правда, господа?

Филипп, бледный как смерть, прислонился к панели. Шарни, холодный и бесстрастный, вытирал лоб, покрытый потом.

– Карл! Я иду с вами, – в последний раз поцеловав королеву, обратился король к графу д'Артуа. Филипп не шевельнулся.

– Господин де Таверне! – строго заметила королева, – разве вы не сопровождаете его высочество графа д'Артуа?

Филипп внезапно выпрямился. Кровь прилила к его вискам. Он чуть не потерял сознание. У него едва хватило сил поклониться, посмотреть на Андре, бросить ужасный взгляд на Шарни и подавить выражение безумного горя.

Он вышел.

Королева удержала подле себя Андре и де Шарни.

Мы не сумели бы вкратце описать положение Андре, очутившейся между братом и королевой, между дружбой и ревностью, если бы не замедлили ход той драматической сцены, счастливой развязкой которой оказалось появление короля.

И, однако, ничто не заслуживает нашего внимания в большей степени, нежели страдания молодой девушки.

Когда морозным вечером она повстречалась с Шарни, когда она увидела, что взгляд молодого человека с интересом останавливается на ней и мало-помалу обволакивает ее симпатией, она уже не могла проявлять ту сдержанность, с которой она относилась ко всем своим поклонникам. Для этого мужчины она была женщиной. Он пробудил в ней молодость и гальванизировал мертвую.

И потому-то мадмуазель де Таверне внезапно горячо привязалась к этому воскресителю, который снова заставил ее ощутить свою жизнеспособность. И потому-то она была счастлива, когда смотрела на этого молодого человека. И потому-то она была несчастна, когда думала о том, что другая женщина может подрезать крылья ее лазурной мечте, отобрать у нее эту грезу, с трудом проникшую в золотую дверь.

Мадмуазель де Таверне, не желавшая, чтобы королева оставалась наедине с Шарни, больше не помышляла о том, чтобы принять участие в разговоре после того, как отослали ее брата.

Несколько минут королева молчала. Она не знала, как завязать новый разговор после столь щекотливого объяснения, которое только что произошло.

Шарни, казалось, страдал, и это не было неприятно королеве.

Наконец Мария-Антуанетта нарушила молчание, отвечая одновременно и на свою мысль, и на мысль присутствующих:

– Все это говорит о том, – неожиданно начала она, – что у нас нет недостатка во врагах. Можно ли поверить, что при французском дворе происходят такие отвратительные истории?

Андре с тревогой ожидала ответа молодого человека: она боялась, что он ответит сердечным утешением, о котором, казалось, просила королева.

Но вместо этого Шарни вытер лоб платком, ища точку опоры в спинке кресла, и побледнел.

Королева посмотрела на него.

– Здесь слишком жарко, правда? – спросила она. Де ла Мотт отворила окно своей маленькой ручкой, которая дернула оконную задвижку так, как это сделала бы сильная мужская рука. Шарни с наслаждением вдыхал свежий воздух.

– Господин де Шарни привык к морскому ветру, он задохнется в версальских будуарах.

– Не в этом дело, сударыня, – отвечал Шарни, – но в два часа я должен быть на службе, если, конечно, ваше величество не прикажет мне остаться…

– Нет, нет, – сказала королева, – мы знаем, что значит приказ. Не правда ли, Андре?

С этими словами она повернулась к Шарни.

– Вы свободны, – слегка уязвленным тоном произнесла она и жестом отпустила молодого офицера.

Шарни поклонился как человек, который торопится, и исчез за стенным ковром.

Через несколько секунд в прихожей послышалось что-то вроде стона и шум, который возникает, когда столпится несколько человек Королева находилась подле двери – то ли случайно, то ли потому, что хотела проследить глазами за Шарни, поспешное отступление которого показалось ей странным. Она подняла стенной ковер, слабо вскрикнула и, казалось, готова была выбежать.

Но Андре, которая не спускала с нее глаз, очутилась между нею и дверью.

Госпожа де да Мотт вытянула шею.

Между королевой и Андре оставалось небольшое пространство, и в нем де ла Мотт смогла увидеть лежащего без сознания де Шарни, которому слуги и караульные оказывали помощь.