Ожерелье королевы

– Сударь, вы обязаны загладить нанесенную мне обиду. Вот чего я от вас требую. Три ночи подряд вы видели меня в парке вдвоем с мужчиной. Между тем вам известно, что кто-то уже злоупотреблял сходством со мной, что какая-то женщина, не знаю, кто она, имеет много общего в лице и во всем облике со мной, несчастной королевой; но раз уж вы предпочитаете думать, что я сама бегаю по ночам на свидания, и утверждаете, что это была я, – приходите в парк в тот же час; приходите, и я приду вместе с вами. Если вчера вы видели меня, сегодня вы меня там не увидите, потому что я буду рядом с вами. А если это другая, почему бы нам не посмотреть на нее вместе? И если мы ее увидим… Ах, сударь, тогда вы пожалеете о страданиях, которые мне причинили.

Шарни прижал обе руки к сердцу.

– Вы слишком добры ко мне, ваше величество, – пробормотал он, – я заслуживаю смерти; но не убивайте меня вашим великодушием.

– Довольно и того, что я представлю вам неопровержимые доказательства, – отвечала она. – Не говорите никому ни слова. Сегодня в десять вечера ждите на пороге егермейстерского дома. Идите, сударь, и держите все в тайне.

Шарни преклонил колена и, не проронив ни слова, вышел.

Пока он пересекал вторую гостиную, Жанна пожирала его глазами, готовая по первому зову поспешить к ее величеству вместе с другими придворными.

11. Женщина и демон

От Жанны не укрылось ни смятение Шарни, ни внимание к нему королевы, ни та настойчивость, с какой оба они стремились к объяснению.

Всего этого было более чем достаточно такой проницательной женщине, как Жанна, чтобы о многом догадаться; не станем растолковывать читателю того, что они и так уже поняли. Та комедия, что была разыграна за три последние ночи, не требует пояснения после подстроенной Калиостро встречи графини де Ламотт с Оливой.

Войдя к королеве, Жанна принялась слушать и наблюдать; ей хотелось высмотреть на лице Марии Антуанетты улики, которые подтвердили бы ее догадки.

Но королева уже привыкла за последнее время всех опасаться. Она была непроницаема. Жанне пришлось ограничиваться догадками.

Она уже приказала одному из лакеев проследить за г-ном де Шарни. Вернувшись, лакей доложил, что граф вошел в окруженный буками дом на краю парка.

«Сомнения нет, – подумала Жанна. – Этот человек влюблен в королеву, и он все видел.»

Она услышала, как королева сказала г-же де Мизери:

– У меня ужасная слабость, дорогая моя. Сегодня я лягу спать в восемь.

Та что-то возразила, но королева добавила:

– Я никого не приму.

«Дело яснее ясного, – сказала себе Жанна. – Не нужно быть большим хитрецом, чтобы догадаться».

Все еще под впечатлением от сцены, разыгравшейся между нею и Шарни, королева вскоре отпустила всю свиту. Жанна поздравила себя с этим; с тех самых пор, как она состояла при дворе, она еще не была так собою довольна.

– Карты спутаны, – сказала она. – В Париж! Пора расстроить то, что я устроила.

И она, не теряя времени, отбыла из Версаля.

Ее отвезли домой, на улицу Сен-Клод; там она обнаружила великолепный подарок – серебряный сервиз, который еще утром прислал кардинал.

Равнодушно взглянув на подарок – между прочим, весьма ценный, – она через шторы взглянула на окна Оливы, но они еще были затворены. Олива спала, вероятно очень утомленная: днем была сильная жара.

Жанна велела отвезти себя к кардиналу; тот сиял и раздувался от счастья и гордыни. Сидя за своим роскошным бюро, шедевром Буля, он неутомимо писал, и рвал, и вновь писал письмо, которое начиналось всякий раз одинаково, но никогда не кончалось.

Едва лакей доложил, его высокопреосвященство воскликнул:

– Милейшая графиня!

И ринулся ей навстречу.

Жанна не уклонилась от поцелуев, которыми прелат осыпал ее руки. Она села поудобнее, чтобы легче было выдержать предстоявший ей разговор.

Сначала прелат рассыпался в благодарностях, и его уверения были столь же искренни, сколь красноречивы.

Жанна его остановила.

– Да будет вам известно, – сказала она, – что вы, монсеньор – образец деликатности, и я благодарю вас.

– За что?

– Не за очаровательный подарок, который вы прислали мне нынче утром, а за осмотрительность, которая подсказала вам не отправлять его мне в Версаль. Право, вы весьма деликатны. Вашему сердцу чуждо фатовство, вы великодушны.

– Если уж говорить о чьей-либо деликатности, то лишь о вашей, графиня, – возразил кардинал.

– Вы не просто счастливый человек, – воскликнула Жанна, – вы ликующий небожитель!

– Не спорю, и меня самого пугает мое счастье; оно меня смущает; жизнь прочих людей представляется мне невыносимой. Мне вспоминается языческая легенда о Юпитере, который устал от своего сияния.

Жанна улыбнулась.

– Вы приехали из Версаля? – нетерпеливо спросил он.

– Да.

– Вы… ее видели?

– Я прямо от нее.

– Она ничего… ничего не говорила?

– А что, по-вашему, она могла сказать?

– Простите меня: это не простое любопытство, я едва владею собой!

– Не спрашивайте меня ни о чем.

– Ах, графиня!

– А я говорю вам – нет.

– Какой у вас странный тон! Можно подумать, вы привезли мне дурную весть.

– Монсеньор, не вынуждайте меня говорить.

– Графиня! Графиня!

И кардинал побледнел.