Ожерелье королевы

– Я знаю ее силу и величие. Я люблю ее за отвагу и благородное сердце. Что ж, она может рассчитывать на меня так же, как я рассчитываю на нее. Я должен увидеться с ней в последний раз; я должен излить ей все, что у меня на сердце, потом я свято исполню все, что она решит после того, как меня выслушает.

Жанна поднялась.

– Как вам будет угодно, – сказала она. – Ступайте! Но вы поедете один! Сегодня я бросила в Сену ключ от парка. Отправляйтесь в Версаль, коль скоро вам этого хочется, а я отправлюсь в Швейцарию или Голландию. Чем дальше от бомбы, тем меньше опасность, что меня заденет взрывом.

– Графиня! Вы меня бросите, вы меня покинете? О Господи! С кем же мне говорить о ней?

Тут Жанна припомнила подходящие к случаю места из Мольера, и никогда еще такой обезумевший Валер не подавал столь хитрой Дорине более удобных реплик[135].

– Разве у вас нет парка? Разве в нем нет эха? – отвечала Жанна. – Твердите им имя своей Амариллиады[136].

– Сжальтесь, графиня, я в отчаянии, – отозвался прелат с неподдельной искренностью в голосе.

– Ну что ж, – отвечала Жанна резким и безжалостным тоном, как хирург, решившийся на ампутацию. – Если вы в отчаянии, господин де Роган, выбросьте из головы ребяческие бредни: они опаснее пороха, опаснее чумы, опаснее смерти! Раз эта женщина так дорога вам, пощадите ее, вместо того чтобы губить, и если у вас осталось хоть немного доброты и благодарности, не увлекайте за собой в пропасть тех, кто по дружбе помогал вам. Что до меня, то я с огнем не играю. Клянетесь ли вы две недели, начиная с нынешнего дня, не предпринимать ни единого шага, чтобы увидеть королеву? Просто увидеть, понимаете, не говоря уж о том, чтобы беседовать с нею? Клянетесь? Тогда я остаюсь и смогу вам еще помочь. Или вы решили идти напролом, пренебрегая ее и моей безопасностью? Если я об этом узнаю, то через десять минут меня здесь не будет. А вы уж выпутывайтесь, как сумеете.

– Ужасно! – прошептал г-н де Роган. – Какое сокрушительное падение! Утратить такое блаженство! О, я не переживу этого!

– Будет вам, – промурлыкала Жанна, – в вашей любви больше всего самолюбия.

– Нет, теперь осталась одна любовь, – возразил кардинал.

– Значит, придется вам пострадать, – откликнулась Жанна, – ничего не поделаешь. Ну, монсеньор, решайтесь: оставаться мне? Или катить в Лозанну?

– Оставайтесь, графиня, но сыщите мне болеутоляющее средство: рана слишком мучительна.

– Вы клянетесь, что будете мне повиноваться?

– Слово Рогана!

– Прекрасно. Успокоительное снадобье для вас готово. Я запрещаю вам встречи, но не запрещаю писем.

– В самом деле? – вскричал безумец, оживая от новой надежды. – Мне можно будет ей написать?

– Попробуйте.

– И… она мне ответит?

– Я попробую.

Кардинал осыпал жадными поцелуями руки Жанны и назвал ее своим ангелом-хранителем.

Надо думать, что демон, обитавший в ее душе, изрядно веселился в эту минуту.

12. Ночь

В тот же день, в четыре часа пополудни, на краю парка, позади купальни Аполлона, остановился всадник.

Этот наездник ехал шажком, прогуливаясь ради собственного удовольствия: задумчивый и прекрасный, как Ипполит[137], он отпустил поводья своего скакуна.

Как мы уже сказали, он остановился в том месте, где три ночи кряду оставлял своего коня г-н де Роган. Земля там была изрыта копытами, а вокруг дуба, к стволу которого привязывали уздечку, все кусты были общипаны.

Наездник соскочил на землю.

– Не поздоровилось этой лужайке, – заметил он.

Затем он приблизился к стене.

– Вот следы штурма: калитку недавно отпирали. Так я и думал. Тот, кто воевал с индейцами в саваннах, как-нибудь разберется в следах людей и лошадей. Итак, господин де Шарни вернулся две недели тому назад; эти две недели господина де Шарни никто не видел. А вот и калитка, которую господин де Шарни избрал, чтобы проникнуть в Версаль.

Эти слова сопровождались горестным вздохом, словно у говорившего душа разрывалась на части.

– Уступим счастье тому, кто явился нам на смену, – прошептал наездник, рассматривая красноречивые следы на траве и стене. – Одним Бог дает, а у других отнимает. Не зря он вознаграждает одних и карает других, да святится воля его. И все-таки нужны доказательства. Но откуда и какой ценой их добыть? Да это же легче легкого! В ночной темноте никто не обнаружит человека, прячущегося в кустах, и он из своего укрытия увидит тех, кто сюда явится. Нынче вечером я притаюсь здесь в кустах.

Подобрав поводья скакуна, наездник не спеша сел в седло и тем же неторопливым шагом удалился, завернув за угол ограды.

Что до Шарни, то, исполняя приказ королевы, он весь день сидел, затворившись у себя, и ожидал от нее весточки.

Наступила ночь, но он так ничего и не дождался. Шарни сидел у окна павильона, но не у того, которое выходило в парк, а у другого окна той же комнаты, обращенного на узкую улочку. Королева сказала: «У дверей егермейстерского дома», но в этом павильоне двери служили одновременно и окнами первого этажа. Во всяком случае, они были остеклены.