Ожерелье королевы

— Боже мой, нет, — отвечал кардинал совершенно естественным тоном, — нет. В Венгрии портреты коронованных особ обыкновенно передаются из семьи в семью. Так, например, я, присутствующий здесь, не сын, не дочь и даже не родственник Марии Терезии, а между тем у меня есть ее портрет.

— Он при вас, монсеньер?

— Смотрите, — холодно отвечал кардинал.

И, вынув из кармана табакерку, он показал ее озадаченной Жанне.

— Итак, вы видите, — прибавил он, — что если этот портрет может быть у меня, не имеющего чести принадлежать к императорской семье, то его мог забыть у вас и кто-нибудь другой, не принадлежащий к австрийскому августейшему дому.

Жанна замолчала. Она имела все задатки дипломата, но ей не хватало практики.

— Итак, по вашему мнению, — продолжал принц Луи, — у вас была королева Мария Антуанетта?

— Да, королева с другой дамой.

— С госпожой де Полиньяк?

— Не знаю.

— С госпожой де Ламбаль?

— С красивой и очень серьезной молодой женщиной.

— Может быть, с мадемуазель де Таверне?

— Возможно; я ее не знаю.

— Но если ее величество посетила вас, то вы, значит, можете быть уверены в покровительстве королевы. Это для вас большой шаг к удаче.

— Я тоже так думаю, монсеньер.

— Ее величество, простите мой вопрос, была щедра к вам?

— Она мне дала, кажется, сто луидоров.

— О! Но ее величество не богата, особенно сейчас.

— Это лишь удваивает мою благодарность.

— И что же, она проявила к вам особый интерес?

— Да, и довольно живой!

— В таком случае все обстоит благополучно, — сказал прелат, забывая на время о покровительствуемой и задумавшись о покровительнице. — Вам, значит, остается добиться еще только одного.

— Чего именно?

— Проникнуть в Версаль.

Графиня улыбнулась.

— Не будем обманывать себя, графиня: в этом-то и заключается главная трудность.

Графиня снова улыбнулась, еще более многозначительно, чем в первый раз.

Кардинал также улыбнулся.

— Действительно, вам, провинциалкам, — начал он, — все кажется просто. Увидав Версаль с его открытыми воротами и с лестницами, по которым поднимаются люди, вы воображаете себе, что всякий, кто хочет, может отворить решетки этих ворот и подняться по этим лестницам. Видели ли вы, графиня, те чудовища из бронзы, мрамора или свинца, которые украшают парк и террасы Версаля?

— Да, монсеньер.

— Гиппогрифов, химер, горгон, вампиров и других зловредных созданий… Их там сотни. Теперь поймите же, что между государями и благодеяниями, исходящими от них, стоит в десять раз больше живых и злобных тварей, чем этих изваянных чудовищ, которые оберегают цветы сада от тех, кто хочет в него войти.

— Ваше высокопреосвященство, вероятно, не откажет мне в помощи, чтобы пройти сквозь ряды этих чудовищ, если они преградят мне дорогу.

— Я попробую, но мне это будет очень трудно. И прежде всего, если вы произнесете мое имя, если предъявите свой талисман, то после двух визитов он окажется для вас бесполезным.

— К счастью, — ответила графиня, — в этом отношении меня охраняет непосредственное покровительство королевы, и если я проникну в Версаль, то войду в него вооруженная хорошим ключом.

— Каким ключом, графиня?

— Господин кардинал, это мой секрет. Нет, я ошибаюсь: если бы это был мой секрет, я вам открыла бы его, так как не хочу ничего скрывать от моего милого покровителя.

— Вы говорите «если бы», графиня?

— Увы, да, монсеньер; это не мой секрет, и я его должна сохранить. Довольствуйтесь тем, что я скажу вам…

— Что именно?

— Что я завтра буду в Версале, меня там примут, и, могу надеяться, примут хорошо, монсеньер.

Кардинал взглянул на молодую женщину, уверенность и возбуждение которой казались ему прямым следствием ужина.

— Посмотрим, графиня, — смеясь, сказал он, — войдете ли вы туда.

— Ваше любопытство будет настолько велико, что вы прикажете следить за мной?

— Непременно.

— Я ничего не имею против.

— Итак, графиня, берегитесь… Теперь войти в Версаль для вас вопрос чести.

— В малые апартаменты — да, монсеньер.

— Уверяю вас, графиня, что вы для меня живая загадка.

— Одно из тех маленьких чудовищ, которых так много в версальском парке?

— Надеюсь, вы меня считаете человеком со вкусом, не так ли?

— Ну, конечно, монсеньер.

— Так посмотрите, я у ваших ног и целую вашу руку. А разве можно предположить, чтобы я прикоснулся своими губами к лапе с когтями и взял в руку чешуйчатый хвост рыбы?

— Прошу вас вспомнить, монсеньер, — сказала холодно Жанна, — что я не гризетка и не девица из Оперы. Это значит, что я принадлежу только себе, когда не принадлежу своему мужу, и, чувствуя себя равной любому мужчине в королевстве, я сама свободно выберу себе, когда пожелаю, того, кто сумеет мне понравиться. Итак, монсеньер, относитесь же ко мне с большим уважением: вы этим покажете, что уважаете и в себе и во мне благородство нашего происхождения.

Кардинал встал.

— Ну, — сказал он, — вы, значит, хотите, чтобы я полюбил вас серьезно?