Ожидание

Ника смотрела в глаза мужчины, в ночи сейчас почти черные, на светлые волосы, в которых лунный свет отсвечивал таинственным блеском. Она провела пальцем по под-бородку мужчины, и ощутила толстые грубые шрамы. Так вот почему он приезжал тогда к ней в город, обросший черной нелепой бородой.

— Боль ты мне подарил навек! — хотела сказать Ника, но не посмела.

В сердце у неё что-то защемило, и, в едином порыве, прижав голову Володи к своей гру-ди, она замерла, и глаза её наполнились слезами.

— Так ты простишь меня? — скорее всего, почувствовала она, чем услышала вопрос.

— Я тебя прощаю, и всегда буду прощать! — ответила Ника прерывающимся голосом, зак-рывая глаза, и откидывая назад голову.

Скоро начнется рассвет. Тесно обнявшись, они идут по тропинке, поднимаясь наверх. С каждым шагом Ника чувствует, как растет и становится огромной та самая скрытая боль, которую не унять ничем, не утолить, не изгнать из сердца, и, которая словно дикий зверь опять будет грызть, и терзать её душу.

— Ты придёшь сегодня ночью? — целуя её, спрашивает Володя.

— Не знаю! — отвечает Ника, хотя она знает, что пока здесь Володя, она будет приходить и мчаться на эти свидания в Яр, в Яр своего детства, своей любви!

— Я буду ждать тебя! — говорит мужчина, и, женщина, соглашаясь с ним, тихо качает го-ловой.

ГЛАВА 17.

В доме была тишина. Все спали. Пройдя на веранду, Ника легла на свою скрипучую кой-ку и тут-же уснула крепким сном.

Наверное, уже давно был день, так как она слышала, как топочет по двору Данилка, о чем-то спрашивает у бабушки Гера, и как тётя Фаня ругает своих вечно непослушных коз. Когда же Ника совсем проснулась, был почти обед. Гера где-то бегала с подружками, Данилка во дворе играл в машинки, загружая их мелкими яблоками и сливами. Ника умылась и прошла на кухню, где тётя Фаня хлопотала у плиты.

— Завтракай, а то уже скоро обедать будем! — проговорила тётя, подвигая к Нике блюдце с вареньем.

Ника пила чай и думала о своём, когда тётя Фаня вдруг глянув на неё, спросила:

— Ты всю ночь была с ним?

Черные глаза молодой женщины с изумлением уставились на пожилую женщину, а по-том, растерянно захлопав ресницами, Ника опустила голову.

— Нехорошо это Вероника, нехорошо! Грешно! У тебя прекрасный муж, дети, которых он любит…

— Любит… — как эхо повторила Ника.

— Ну не знаю, любит или нет, но Володя женился год назад, и говорят очень удачно. На дочке какого — то большого начальника. Зачем же тебе ломать жизнь себе и ему?

— Разве я ломаю что-то? — тихо произнесла Ника, уставившись глазами, полными слёз, в блюдце с вареньем.

— Конечно! Со стороны виднее! Ведь ты не из тех женщин, которым двойная жизнь по вкусу. Нет! Ты из другого теста! Всё у тебя написано на лице, и ты не должна ломать жизнь себе и другим! — повторила опять тётя и, подумав, добавила: — Ты ведь уже однажды сде-лала это!

— Не должна! — задумчиво повторила Ника. — Но почему все только и делают это, а я не должна? — побелевшими губами прошептала она, и, выскочив из-за стола, рванулась на веранду.

Упав на кровать, она плакала, размазывая слёзы по щекам, стараясь подавить рыда-ния. Но они рвались из её сердца, рвались и бередили ту боль, которую она всегда так тщательно скрывала и прятала все эти годы.

— Баба Фаня, баба Фаня! — вдруг с улицы раздался пронзительный детский крик, и, ус-лышав его, Ника поняла, что-то случилось!

Она вскочила с постели и бросилась к крыльцу. Внизу стояли две девчушки, подружки её дочери.

— Что? — чуть слышно спросила она.

— А вашу Геру увезли в больницу. Она попала под машину, и у ней… — рассказывала одна из девчушек, вытягивая в дудочку на окончаниях слов тонкие губки, но тут-же ис-пуганно замолчала, услышав дикий вопль:

— Не-е-е-ет!

Ника мчалась в больницу, не замечая палящего зноя, удивленных взглядов людей, кото-рые шли по улицам. Она бежала в больницу, и только бессмысленно повторяла мыслен-но, про себя:

— Нет, нет, нет, нет! Господи помоги! Нет, нет, нет, нет! Господи помоги!

Она повторяла эти слова как заклинание. Словно от этих слов зависела жизнь её Герки!

Она повторяла их тогда, когда пожилая женщина в белом халате, сидевшая в приемной, ходила вызывать доктора, и он, молодой симпатичный казах, посмотрев с интересом на Нику, спросил:

— А вы кто будете Зоринской Гере?

— Я её мать! — со страхом в голосе ответила Ника.

— Видно ваша дочь в рубашке родилась! — улыбнулся доктор. — Повреждений никаких, почти, если не считать некоторых ссадин и ушибов, да ободранных рук и коленок.

— Так значит, её можно забрать? — с надеждой спросила Ника.

— Пока нет, даже не покажем её вам. Ради вашего и нашего спокойствия. Сегодня мы её обследуем до конца, подождем. Да и завтра ей придется полежать до вечера, вдруг где-то внутреннее кровотечение. И если всё будет хорошо, завтра же вечером её заберете, часов в пять или шесть.

— Спасибо доктор! — Ника повернулась уйти, но молодой человек вдруг засмеялся и спро-сил:- Извините за любопытство, почему вы назвали дочь таким именем?

Ника пожала плечами:

— Муж захотел!