Ожидание

Она вдруг почувствовала, что всякий раз, когда ей приходится говорить о своем неожидании Левы, от нее остается все меньше и меньше. Что она тает, как леденец во рту. И в тот же миг она с нестерпимой ясностью поняла, что говорить об этом неожидании придется еще много-много раз. До тех пор, пока она полностью не исчезнет, пока чужое твердокаменное неверие не съест ее, не рассосет.

– Ну ладно тебе, сейчас-то уж скажи. Ты собиралась изначально родить там, уже в Анимии? Чтоб никто не знал, да?

– Нет, не собиралась. Я вообще не собиралась рожать. Я не знала, что беременна. Так бывает, Сонь. Очень редко, но бывает. Ребенок был у меня в животе, но я о нем не подозревала. Не хотела подозревать. То есть действительно не подозревала. Я не знаю точно, как это объяснить, это из области психологии. Возможно, психиатрии… Синдром отрицания.

Соня снисходительно выслушала сбивчивое Сашино объяснение – будто пропустила ржавую воду из крана. Затем укоризненно скривила глянцево-сливовую линию рта. Глубоко вздохнула и опустила Леву обратно в кроватку.

– Хорошо, не хочешь – не говори. Я думала, у нас с тобой друг от друга секретов нет. Похоже, я ошибалась. Но что ж, ладно. Учитывая твое послеродовое состояние, выяснять отношения я не стану. Не сказала – ну, значит, так. Наверное, на то были свои причины. Я тебя прощаю, Есипова, хотя ты, конечно, охренела.

– Очень мило с твоей стороны.

Сквозь плотную душевную усталость Саша ощутила в сердце тоненькую, но мучительно жгучую струю раздражения. Презрения к Соне, к ее простодушному сочувственному «прощению». Возникло резкое желание выгнать ее из палаты, прокричать: «Не надо, не прощай, забери обратно распашонки и тортики, уходи, возвращайся в свою безликую распланированную жизнь, к бессмысленным монотонным будням с тефтелями на пару и детскими соплями!» Желание высказать, вырвать из себя внезапную едкую злость обрушилось на Сашу с треском и грохотом, словно срубленное дерево. Придавило ее морщинистым исполинским стволом. Но Саша стерпела, промолчала, выдержала свалившуюся на нее давящую тяжесть.

– Ты хотя бы скажи: Левушкин отец – это тот, о ком я подумала?

– Наверное…

– Наверное? Это как понимать?

– Ну, то есть да, он, больше некому.

– Ну ясно. Ты ему-то сообщила?

Утробная фантомная боль теперь разносилась по всему телу, бежала вверх, через грудную клетку, к напряженному сдавленному горлу, к поникшим плечам. Заполняла все на своем пути колючим битым стеклом. Саша прикрыла глаза и из последних сил покачала головой.

– Не сообщила и не буду.

– Есипова, да ты чего?

– Мы расстались полгода назад. Полгода, Соня. Зачем его во все это впутывать? Пусть живет своей жизнью.

– Впутывать? Ты сама себя послушай! Он отец, имеет право знать, в конце-то концов. Если ты не скажешь, я сама ему напишу, поняла? Я серьезно. Ты что-то совсем рассудком помутилась.

Саше, напротив, казалось, что помутилась сама реальность, взбаламученной маслянистой жижей заплескалась от виска к виску.

7. Не по возрасту

Сонина преданность мечте оказалась недолговечной. Уже на втором курсе университета она с неожиданной поразительной легкостью отпустила свои грезы о громком актерском будущем. Обменяла их на мерно бурлящую семейную жизнь – густую и согретую. На золотисто-сытное, наваристое и очень простое жизненное тепло.

В сентябре второго курса Соня познакомилась с Русланом. Был солнечный ранний вечер, когда она возвращалась с очередного отбора «Сорок пятой параллели». Неспешным каблучно-цокающим шагом пересекала Центральный парк, жадно вдыхая аромат отживших тополиных листьев – щекочущий, терпковатый, туго переплетенный с ларечным запахом сахарной ваты. Прокручивала в голове прошедший кастинг, нежила в сердце надежду, что на этот раз заветное мы вам перезвоним станет наконец-то явью, не растворится в гулкой пустоте напрасного ожидания. И внезапно к ней подошел скуластый парень с чуть раскосыми теплыми глазами цвета горького шоколада. Протянул ей букет оранжевых георгинов, явно сорванных с клумбы у краеведческого музея. С ходу заявил, что «с такой красивой девушкой нужно сразу в загс, вот прямо сейчас». Соня небрежно пожала плечами и с серьезным видом ответила, что сейчас уже без пятнадцати шесть, а часы работы загса с девяти до семнадцати.

– Откуда так точно знаешь? – удивился парень.

– Да я уже столько раз там бывала, что выучила, – сказала она, невозмутимо забирая цветы из шершавых жилистых рук. И после паузы добавила: – У меня мама в архиве загса девятый год работает. Там у них буфет хороший, для сотрудников скидки, ну и для меня, по маминой карте.

Как выяснилось чуть позже, Руслан подошел к Соне на спор, шутки ради. Поспорил с приятелями, что предложит первой встречной девушке немедленно пойти расписаться. И пока расслабленно-праздные, чуть хмельные приятели остались весело выглядывать из-за пурпурной стены краеведческого музея, он вышел на круговую аллею и увидел Соню, звонко стучащую каблуками по разбитому парковому асфальту.