Ожидание

После того разговора за чаем Саша почувствовала к Соне нечто вроде подспудного, слегка расплывчатого презрения, смутной снисходительной жалости. Как будто с того самого дня через Сашину дружескую привязанность побежала тонкая, но вместе с тем весьма ощутимая трещина. Небольшая шероховатость, грозящая перерасти со временем в темную бездонную расщелину непонимания и отчужденности. Глядя с досадой и легким брезгливым недоумением на Сонину умиротворенную бытность, Саша думала о собственной мечте. О том, что сама она, конечно же, свою мечту не предаст – как обещала когда-то отцу. Несмотря ни на какую любовь, ни на какую беременность.

А любовь у Саши была. И беременность – спустя несколько месяцев – тоже.

Своего будущего мужа Борю Саша встретила за неделю до Сониной свадьбы. На праздновании дня рождения филологического факультета – удушливо-шумной многолюдной вечеринке. Боря тогда учился на пятом курсе юрфака, а на праздник пришел за компанию с приятелем, беспросветно влюбленным в старосту Сашиной группы Марину Шмелеву. Через Марину они и познакомились.

– Ты, кажется, говорила, что тебе не с кем идти на свадьбу к Шоку? Вот тебе, пожалуйста, Бориска: обожает таскаться по чужим праздничным мероприятиям, – сказала Шмелева, слегка подталкивая Сашу под лопатки. – Видимо, привык дегустировать на халяву коньячки и винишко.

– Вообще-то я не пью. Даже на халяву, – с добродушным спокойствием ответил Боря.

– Тем лучше. Александра у нас тоже не пьет – будете на торжестве у Шока серьезной парой несгибаемых трезвенников. Поможете отгонять папарацци.

– Не знаю, кто такой Шок, но если нужно, то почему бы и нет, – произнес он, глядя на Сашу.

На Сонину свадьбу он в итоге не попал – но лишь потому, что слег накануне с неподъемным, плавящим тело гриппозным жаром. И пока нарядная Саша, перевязанная, как подарок, свидетельской лентой, стояла в зале регистрации; пока гуляла с гостями по заснеженному Центральному парку и сидела в душном ресторане, наполненном гремящей музыкой и плотным табачно-винным воздухом, он отправлял ей на телефон сообщения о том, что хотел бы сейчас быть рядом. Что, если бы не грипп, он мог бы сейчас произносить какой-нибудь нелепый тост, подкладывать Саше слоеный салат с подкопченной семгой или даже подвывать в караоке «Цветет любовь-малина». Что очень соскучился за те полтора дня, что они не виделись.

У Бори был теплый, чуть шершавый голос – словно нагретая кора каштанового дерева. И гипнотически-притягательные бирюзовые глаза – неизменно слегка прищуренные, сосредоточенные, ищущие. Как будто он постоянно пытался разглядеть в смутных очертаниях реальности что-то по-настоящему важное, сердцевинное. Глубинную суть вещей, скрытую от беглого взгляда. Позже Саша поняла, что дело всего лишь в небольшой Бориной близорукости. Но тогда, в начале знакомства, этот вдумчивый тягучий прищур казался ей отражением непрестанного внутреннего поиска, затаенной в недрах души ненасытной мечтательности. Словно Боря все время стремился прорваться через видимое пространство в какой-то свой сокровенный, заветный мир. И безустанно искал к этому миру тайные, почти незримые дороги, проложенные сквозь окружающие привычные предметы.

Сашу очаровала в нем именно эта кажущаяся мечтательность, прищуренная глубинная отрешенность. Ей думалось, что человек с подобным душевным устройством сумеет легко понять ее негромкую мечту. Даже, возможно, не только понять, но и разделить, сделать немножко своей. Тем более что всякий раз, когда Саша заговаривала с ним об Анимии, Боря слушал внимательно, с трепетным живым интересом. Правда, вначале он слегка недоумевал: зачем встречающему гиду «так основательно» учить эдемский, ведь общаться же нужно будет с русскоговорящими туристами, а на местном языке достаточно знать «пару-тройку десятков базовых фраз»? Но Саша объяснила ему, что привратница Эдема не может ограничиться таким скудным языковым запасом, что это было бы неуважительно к благодатному чудесному городу, доверяющему ей свой порог. Что ее знание местного языка непременно должно быть глубоким, плотным, безукоризненным. И Боря, как ей показалось, прочувствовал и оценил ее трепетное отношение к будущей роли. И одновременно проникся ее анимийскими грезами.

– А что, действительно здорово, наверное, так жить, – сказал он ей как-то раз. Произнес задумчиво, мечтательно, растягивая теплую шершавость голоса. – Днем встречать туристов, вечером сидеть в какой-нибудь кафешке возле самого моря, смотреть, как белеют в темноте яхты.

Они лежали на раскладном диване в Сашиной комнате, залитой январским предвечерним сумраком. За окном стремительно пролетали густые снежные хлопья, заштриховывали цепочку фонарей, озябшие деревья и съеженные, промерзшие до последнего кирпичика пятиэтажки на проспекте Кирова – чуть дальше, за белым пустырем.