Ожидание andante

На Хораксе гвардейцы оказались после приказа Императора. Хомодо вспомнил главную площадь захваченного города, в центре которой громоздился гигантский розоватый камень, изображающий отправленного в отставку старого губернатора на троне. Для местных он был символом власти, ему поклонялись и по праздникам к камню клали цветы. Хомодо и гвардейцы стояли, широко расставив начищенные берцы, и держали руки в перчатках на прикладах автоматов. Они охраняли периметр главного здания, в котором прятались те, кто тайно заключили сепаратный договор с Императором. Этой кучки алчных негодяев вполне хватило для того, чтобы Император за трое местных суток присоединил к своей расширяющейся империи очередной независимый остров.

Хомодо знал местную историю, но предпочитал не держать в памяти весь этот древний хлам. Информация автоматически складывалась в дальних кластерах его мозгового компьютера и была всегда доступна, если понадобится. Вид камня, как и город, не воодушевлял. Слишком много здесь пролилось крови. Аборигены легко убивали себе подобных и делали это с явным, садистским удовольствием. Гвардейцы Метрополии внушали страх и гарантировали полное отсутствие убийств.

Хомодо не испытывал эмоций, его сапфировые глаза в линзах были бесстрастны. Зато он ощущал все оттенки, запахи и цвета окружающего мира. Еще лучше он «видел» чувства аборигенов: до мельчайших нюансов. Его мозг, способный перерабатывать биллионы бит информации в миллисекунду, чаще всего отмечал вожделение молодых самок, которые постоянно хотели размножаться. Это было их основной биологической программой. Самки подходили, бесстрашно трогали автомат и перчатки, хихикали, быстро говорили друг другу несуразные и совершенно нелогичные глупости. Это делали даже те, у кого уже были детеныши. С холодным отвращением Хомодо отмечал, что вызывал у них не страх, а желание сблизиться. Он этого не понимал. Просто фиксировал и снова складывал информацию в каталоги памяти как возможно важную.

Правда, страх иногда проскальзывал у самок старшего возраста – оплывших или высохших, с некрасивыми лицами и бугристой кожей, с черным комом бед и забот, которые они несли на себе, как Хомодо – свой обязательный боезапас.

…Пыльная дорога казалась бесконечной. Она петляла мимо высохших от жары степей под ненавистной Хомодо ярко-оранжевой звездой, которую так восхваляли аборигены. В небе носились мелкие крылатые создания и верещали. В сухой стерне шмыгали серые тени и попискивали, вторя звукам над головой. Эти звуки раздражали, хотелось тишины. Купол атмосферы был огромным и бескрайним, как на его родной планете, надежно защищенной от излучений космоса. Хомодо знал, что аборигены видят купол голубым, но его зрительные анализаторы давали успокаивающий оттенок индиго – глубокий, прохладный, похожий на тень. Тень… Он хотел бы видеть только тень. До конца жизни оставалось три часа пятнадцать минут тринадцать секунд.

Он вспомнил, как прибыл сюда почти сто лет назад по местному кругообороту планеты вокруг оранжевой звезды. Был большой взрыв где-то в центре одного из континентов, на севере. Посадка оказалась аварийной. Их быстро обнаружили аборигены, собрали в биоконтейнеры, назвали звездными гостями и спрятали в лабораториях. Многие из его племени погибли от перегрузок, агрессивных химических реакций во время приземления, от исследований местных ученых. Часть пришельцев замуровали в бункерах и оставили в анабиозе. А Хомодо и его близкие, как биологически наиболее приспособленные к местным условиям, стали служить Императору.

По иронии космической судьбы именно здесь, на Хораксе, оказались законсервированными два межпланетных корабля. Один – в скалистом холме, напоминающем неуклюжее животное у моря, другой – на сухом плато в длинной горе. Когда соплеменники Хомодо так неудачно высадились на планету, корабли покинули орбиту, вошли в атмосферу и, включив аннигиляторы пространства, погрузились в толщу породы на маленьком незаметном острове. Там они и оставались до лучших времен. Император о них не знал. Время от времени над вершинами возникали магнитные вихри, туристы сбивались с дороги, им мерещились странные фигуры, после чего некоторые сходили с ума. Но, к счастью, никто о происходящем не задумывался. Аборигены Хоракса были достаточно тупы, чтобы не придавать значения очевидному, и списывали происходящее на гнев морской богини.