Ожидание andante

Через месяц, когда в поселке отцвели плодовые деревья, тварь выползла на сушу. Она сильно изменилась и стала похожа на черную мумию с уродливо тонкими руками и ногами. Обсохнув несколько часов в тени, тварь поднялась на четвереньки и начала объедать сочные листья на кустах. К вечеру она набралась сил, поднялась на ноги, осторожно распрямилась и через секунду слилась с лесными тенями.

…Душный летний вечер окутал прибрежный поселок, и не было прохлады даже в тени. Во дворе старенькой усадебки беззлобно переругивались две женщины – дочери Кузьмича. Младшая, Алина, вытянув длинные ноги, вольготно раскинувшись в подранном кошачьими когтями кресле,  курила тонкую сигарету. Настасья – огрубевшая от деревенской работы и рано состарившаяся – привычно накрывала стоявший под шиферным навесом обеденный стол, и его клеенчатая поверхность на глазах становилась по-домашнему праздничной. Но Алину, сидевшую на диете, эти метаморфозы не волновали. Она медленно выдохнула дым, постучала лакированным коготком по сигарете, стряхивая пепел, и лениво произнесла:

– Все равно ты дура, Настька. Набитая, необразованная дура.

– Конечно, пока ты образование в городе получала, я пахала по двенадцать часов…

– А кто тебя заставлял? У тебя чо, мужика не было?

Настасья негромко выругалась:

– Да шоб тебя, мать твою!.. Сказано тебе – пил он, сволочь… Зато ты переспала со всеми, кто бабки имел. Да по мне, так лучше рожу поганую иметь…

Алина по-кошачьи потянулась, чихнула.

– А у тебя и так рожа поганая, – затянулась, помолчала. – А как, по-твоему, можно богатого хахаля отхватить? Кто вам на все праздники денежные переводы да посылки с подарками шлет? Лучше бы спасибо сказала.

Настасья по-бабьи, на полную грудь, вздохнула и пробурчала под нос:

– Да жалко тебя, непутевую. А как грохнут твоего квазимоду? Куда подашься?

– Продам особняк и к вам приеду.

– Да не дай Бог нам такое счастье! – махнула в ее сторону рукой Настасья.

Их перепалку прервал стук калитки, и по бетонной дорожке, роскошно обрамленной цветущими георгинами, направился к навесу Кузьмич – сгорбленный, пропитый, но еще довольно крепкий старик. Он отдал Настасье в руки пакет с продуктами и шумно уселся за стол, на котором уже стояла запотевшая чекушка:

– Ну, мать, корми! Что там у нас сегодня?

После смерти жены Кузьмич стал называть свою старшую дочку так же, как и покойную супругу: «мать». Это было удобно. С одной стороны, вроде и не изменилось ничего, с другой стороны, легко выматерить, если что не по характеру. Но жили дружно. Кузьмич одним махом осушил чекушку, выхлебал полмиски борща и перевел дух. Будто только заметив младшую дочь, которая с приходом отца как-то сразу сникла, он пробурчал:

– А ты, шалава, когда к хахалю отвалишь?

Алина прикрыла глаза ресницами, и в их глубине вспыхнул и тут же погас огонек неприязни.

– Всему свое время, папаня. Вот схожу завтра в горы, по гребню прогуляюсь…

Отец, недобро усмехнувшись, проговорил:

– Кишка тонка!

– Это, батя, отчего же?

– Дак два трупа уже нашли, и обе молодые бабы. Одну – за виноградниками, другую – в Барсучьей бухте. И опознать не смогли, лица изуродованы.

Алина досадливо передернула плечами:

– Нашел с кем сравнивать, батя, – с дурами залетными! Да я эти горы как свои пять пальцев…

– «Да я-а-а, да я-а!..» Паленая свинья! – гнусаво передразнивая, перебил ее Кузьмич. – А ты забыла, что год нынче високосный? Да, впрочем, чевой-то я бьюсь? Ты у нас городская, грамотная, самостоятельная, а в городе стариков уважать давно не принято, – Кузьмич, смачно сплюнув в сторону Алины, уткнулся похожим на картофелину носом в миску с пельменями, подставленную старшей дочерью, и начал есть.

Настасья, освободившись от хлопот, уселась поближе к отцу и как-то по-детски попросила:

– Бать, расскажи байку…

Кузьмич оторвался от еды и повернулся к ней.

– Ну, чо тебе рассказать? Двадцать раз, поди, рассказывал, – но голос его смягчился.

– Да про Ак-Самьян… Алька, поди, и забыла уже. Может, и не потащится на гребень…

Алина, услышав свое имя, демонстративно отвернулась и закурила новую сигарету, но было заметно, что она прислушивается к каждому слову. Кузьмич вытер тыльной стороной ладони рот и откинулся на спинку старенького дивана.

– Ну, ладно, расскажу. Тут в войну, говорят, военные базы были, и одна из них – в урочище Ак-Самьян, – н помолчал, раскурил сигарету, выпустил вверх облако едкого дыма и только тогда неторопливо, с видом опытного рассказчика, продолжил. – Необычная то была база, какая-то особо секретная, и никого из местных не подпускали к ней: вокруг была протянута проволока, по ней шел ток. Пара несмышленых хлопцев, что по грибы ходили, так и погибли ни за что – сгорели заживо.