Ожившая сказка

Может, щекотавший шею ярлычок? Или запах магазина, исходивший от неё, когда она ещё не успела окунуться в стиральную машину? Может, то, что ты ещё не привык видеть её в собственном шкафу? Или твоё желание надевать ещё чаще других вещей, потому что она была особенной?

В какой-то момент рубашка потеряла свою особенность.

В какой-то момент она заняла своё место среди других вещей в твоём шкафу.

Когда что-то перестаёт быть новым? Когда оно просто становится… своим?

ОЛИВЕР

В одной из спален Джессамин Джейкоб стояла беговая дорожка, на которой она шагала на одном и том же месте ежедневно в течение часа. Это называлось пробежкой, как объяснила мне Делайла. Мне это казалось бессмысленным.

На запястье Джессамин надевала небольшую красную манжету на тот случай, если упадёт или ударится. И тогда шнурок на манжете останавливал машину.

Именно это, кажется, и произошло, когда я вышел из книги: шнурок потянули, и все застыли на мгновение в ожидании, что их вновь запустят.

Но в тот момент я заблуждался.

Все они продолжали жить своими историями, словно им был не нужен какой-то там бывший принц.

Мне следовало радоваться за них. Радоваться, что они тоже не остановились. Но рядом со счастьем всегда где-то затаится печаль.

Открыв книгу, я увидел пляж, представил, как смотрю на висевшие в воздухе строки. Я чувствовал брызги океана и лучи солнца, обжигавшего мне спину.

А увидев Серафиму, испытал радость от встречи, не скуку.

Я не мог поднять глаза на королеву Морин, потому что было слишком больно.

Увидев Фрампа… что ж. Увидев его на пляже в человеческом обличье, такого счастливого, тоже обрадовался. Заметив, что он стоял рядом с Эдгаром, я подумал, как же легко у Эдгара получилось заменить меня.

Как-то раз мы с Фрампом подменили в кладовой сахар на соль, и королева Морин испекла торт на день рождения русалки Ундины, который совершенно невозможно было есть. В другой раз мы покрасили Чулка в ярко-розовый цвет, пока он спал. Не счесть, сколько раз мы играли в шахматы на пляже феями вместо пешек. Иногда мне даже не приходилось говорить с Фрампом о том, что было у меня на уме. Он просто знал это.

Мою жизнь нельзя было представить без Делайлы. Но, признаться, я всегда надеялся на то, что в ней останется место и для Фрампа.

Я протянул руку к словам, горевшим над изголовьем кровати Делайлы, и раздавил их в ладони. На ней остались пятна, которые при отряхивании сплелись в чёрный клубок ниток.

Делайла тронула меня за руку.

— Всё хорошо?

Я кивнул.

— Да… Просто подумал, что, возможно, я им всё ещё нужен.

— Ты нужен мне, — она наклонилась, и я прижал её к себе. Её кожа была нежной, как шёлк. Делайла была настоящей. И поэтому настоящим был я.

★★★

Делайла предложила прогуляться в лесу. Мы вышли за её дом, следуя заросшей тропке, занесённой багряными опавшими листьями.

— Раньше я, бывало, приходила сюда и мастерила домики для фей из жёлудей, хвои и прутиков, — поделилась она.

— Ерунда, — насмешливо фыркнул я, — феи никогда не стали бы жить на земле, иначе бы их уже давно растоптали. Они предпочитают углубления стволов.

Делайла рассмеялась.

— Что ж, не всякий знаком с бытом фей.

— У меня тоже было одно потаённое местечко в Зачарованном Лесу — там я играл с Фрампом в детстве, — рассказал ей, в свою очередь, я. — Как-то раз мы построили крепость меж двух валунов и часами пытались поймать белку на ужин.

— Разве королева Морин позволила бы тебе съесть белку?

— Нет, — признал я. — К счастью, мы так никого и не поймали.

— Идём, покажу тебе кое-что.

Делайла взяла меня за руку и повела через заросли разросшегося кустарника и спутанных корней. Тропинка вдруг вывела нас на полянку. Лиственный навес то тут, то там пропускал солнечный свет, плетя ковёр из бликов на земле. Ива выгнулась дугой подобно балерине, раскинув руки и позволив своим волосам спускаться каскадом. Делайла раздвинула виноградные лозы, открывая взору замшелое бревно, потом присела на него и похлопала ладонью рядом с собой.

— Раньше я приходила сюда, когда мне хотелось сбежать из дому.

Я удивился: у Делайлы был уютный дом, заботливая мать.

— Зачем? — спросил я.