Ожившая тень

В деревушках, там, где побывали эти парни-железнодорожники, стали создавать артели. Бывшего батрака Цой Све выбрали председателем одной из них, и на воротах его дома висела теперь большая вывеска.

Узнав об этом, О Тонхак визгливо закричал, топая ногами:

— Сейчас же сорвать эту дурацкую вывеску!

Но в деревнях уже появились люди из Охраны порядка, и управляющий не осмелился выполнить приказание.

Бедняки совсем осмелели. Они заявили, что арендная плата в этом году должна быть три к семи: три доли урожая помещику, семь — себе. Три к семи!.. Неслыханно! О Тонхак дрожал от злости: «Вот сволочи! Да что же это творится! Да они меня в могилу вгонят!» Сердце его разрывалось от жалости к самому себе.

«Три к семи… Ну ладно, пусть так. Страшнее другое…» Он знал — в артелях поговаривают о том, что пора прекратить уплату процентов с долгов, а проценты немалые — пятьдесят. Это был сокрушительный удар. Как он держал этих оборванцев процентами! Опутывал с ног до головы до самой смерти. А теперь?..

Дом помещика погрузился в траур. Некогда всесильный О Тонхак целыми днями молча лежал на кане. На душе было смутно и тревожно. Он даже есть не мог — вместо риса, казалось, песок хрустит на зубах. Домашние ходили на цыпочках, боялись сказать лишнее слово. Да и не осталось почти никого в огромном помещичьем доме. Жена, сын, несколько слуг, несколько батраков — остальные поразбежались. Сумеречные настали времена.

А в деревнях смех, шутки, гомон. Приближался Новый год. Дети бедняков щеголяли в новых рубахах, их родители готовились к празднику…

Чхонён во все глаза смотрел на то, что происходило вокруг. Ему недавно исполнилось пять лет, и многое было непонятно. Почему отец лежит, как больной, глядя перед собой в одну точку? Что день и ночь мучит мать? Может, выйти на улицу? Вообще-то ему строго-настрого запретили даже близко подходить к батрацким детям. Целыми днями играл он один на широком дворе. А что, если попробовать? Никто не обращает на него внимания. Никто не заметит…

Чхонён, улучив минутку, выбежал за ворота. Ребята уставились на помещичьего сынка, затем, как по команде, отвернулись от него и продолжали играть, будто его и не было. Чхонён постоял-постоял, потом побежал в дом, схватил самые любимые игрушки и снова вышел к ребятам. Но они, как и прежде, не обращали на него никакого внимания. Вдруг босоногий мальчишка рванул у Чхонёна из рук игрушку и убежал.

«За что они меня ненавидят? — плакал Чхонён, сидя вечером у окна в своей комнате.— Что я им сделал?»

Больше он уже не показывался на улице.

Пятого марта 1946 года был принят закон о земельной реформе. По всей стране стали отбирать у помещиков землю и делить её между крестьянами. Пятое марта… Сбылась заветная мечта многих поколений крестьян. В этот день бредущая сквозь мрачную ночь деревня превратилась в деревню новую, счастливую…

Как-то утром крестьяне, во главе с Цоем, пришли к О Тонхаку. У того аж дыхание перехватило, когда он спустился во двор и увидел бывших своих батраков и арендаторов. В одно утро из богатого человека — помещика и ростовщика — он превращался в нищего. Всё, всё забирали у него проклятые голодранцы!

Тёмной ночью О Тонхак покинул свой дом. Вдогонку ему неслись ликующие крики, песни и смех — бедняки отмечали великое событие. Как змея заползает в глубокую нору, прокрался он в глухую деревушку и на время там притаился.

Никогда не был О Тонхак верующим, а теперь стал верить в бога. Каждую ночь молил он всевышнего: «Пусть будет так, как было!» Он молил, просил, требовал, даже плакал, и бог услышал его молитвы: в 1950 году американцы развязали в Корее войну.

О Тонхак не верил своим ушам: неужели слухи об этом — правда? Когда же убедился, что да, чуть в пляс не пустился от радости. Американцы на юге! На них была последняя его надежда. А тут ещё началось отступление Народной армии, и американские войска стали продвигаться всё глубже на север. Ликующий О Тонхак вознёс богу благодарственную молитву.

Потом он вырыл из земли кувшин с драгоценными бумагами — реестром его земель и долгами его арендаторов. Недаром хранил он эти бумаги, в них была вся его жизнь, его судьба! Как он давно не любовался ими! О Тонхак прижимал сыроватые, пахнущие плесенью листки к лицу и плакал от радости.

— Ну, теперь поживём! — бормотал он, собираясь в путь.— Услышал господь молитвы — вернулось моё время! О господи, спасибо тебе!

Хван Побэ испуганно смотрела на мужа: казалось, он свихнулся от счастья.

И вот через четыре года О Тонхак снова на своей земле. Сколько раз видел он её во сне! Эти мерзавцы превратили его дом в хлев — у них, видите ли, тут был комитет! Скоты!.. Ничего, он им покажет!..

И он сдержал данное самому себе слово. Американцы как раз искали верного человека: им нужен был начальник жандармерии. О Тонхак появился как нельзя более кстати.