Озорница

Обнаженный живот защекотали мягкие волоски на тыльной стороне пальцев, когда Джастин потянулся расстегнуть ширинку. Он торопился, и его нетерпение передалось Эмили, возбужденной и одновременно напуганной его непривычным состоянием. Она невольно содрогнулась, осознав, что с минуты на минуту разделит всю полноту страсти любимого человека.

Но сладким мучениям еще не было конца. Джастин поддел Эмили рукой ниже талии, подсадил вплотную к изголовью кровати и широко, до отказа раздвинул бедра. Возникло ощущение полной беззащитности, и стало чуточку стыдно; даже под спасительным покровом темноты девушка чувствовала, как огнем пылают щеки.

— Не помню, говорила ли я об этом раньше, но пора тебе узнать, что я ужасно застенчивая, — прошептала Эмили.

Джастин легонько коснулся ее лона, и девушка сладко застонала.

— Твоя застенчивость сразу бросается в глаза, я это заметил еще при первой встрече, — признался герцог.

— Врешь?

— Ни в коем случае. — И даже в темноте можно было различить улыбку на его лице.

От застенчивости не осталось и следа, на смену пришло чувство невыразимого удовольствия, когда Джастин принялся массировать пальцами дрожащую плоть, покрывшуюся влагой. Внутри образовалась зияющая пустота, требовавшая немедленного заполнения, Эмили сходила с ума от желания; круто выгнув спину, сама вгоняла пальцы любимого все глубже и глубже.

Джастин тоже почти обезумел от страсти, но знал, что пока еще не время и надо продлить эту сладостную муку. Глаза успели привыкнуть к темноте, и он видел, какое блаженство выражает лицо Эмили; она со стоном выдохнула его имя, прикусила пухлую нижнюю губу. Изо всех сил герцог старался сдержаться, укротить свою плоть; тяжело дыша, он шел к своей цели, страстно желая одного — чтобы любимая ждала его, когда он доберется до конца пути. Пальцы Джастина продолжали свой танец, сводивший Эмили с ума, и не сбавили темпа, когда он навалился сверху.

Девушка охнула, будто в испуге, широко распахнула глаза и увидела перед собой лицо Джастина, искаженное гримасой страсти. Он чуть прикоснулся своей дрожащей плотью к заветному месту, осторожно ввел вглубь и, словно поддразнивая, ушел. Эмили поняла, что за этим последует, и невольно содрогнулась в сладком предчувствии и страхе.

Его чуткие пальцы жгли огнем все глубже и глубже, жаркая упругость вновь вошла в лоно, робко, словно нехотя, куда-то пропала, вернулась и опять исчезла, вынуждая Эмили искать ее своим телом. Тогда он наклонился, тронул губами набухший сосок груди, всосал, зацепил зубами; девушка стала биться в сладких судорогах, и Джастин вошел в нее до конца.

Эмили приглушила стон, рвавшийся из груди, впившись зубами в плечо Джастина; причиненная им боль была вместе с тем немыслимым наслаждением; но ее тело внезапно запротестовало, сжалось, и Джастин, до боли сцепив зубы, шаг за шагом был вынужден пробиваться дальше, обливаясь жарким потом. Девушка не на шутку перепугалась. Казалось, ее плоть не способна принять его, вот-вот произойдет нечто ужасное.

— Не могу, о боже, Джастин, я не могу принять тебя всего.

Раздвинув руками ее бедра, он доказал, что она ошибается, и полностью овладел заветным местом, вошел внутрь до конца, а когда из ее горла запросился наружу крик, его приняли горячие губы Джастина.

Нет, все не так, все совсем не так, как представлял эту первую ночь с возлюбленной Джастин. Он не думал, что Эмили окажется прижатой спиной к изголовью кровати, а он сам будет хрипеть, полуодетый и залитый липким потом. Однако опыт общения с этой девушкой учил, что ничего нельзя планировать и обдумывать заранее, если не хочешь ее потерять.

Он хотел продвинуться внутри, дать ее плоти время привыкнуть к близости; коснулся устами припухших губ, как бы извиняясь, и ощутил вкус соленой слезы; поймал на язык, чтобы она не скатилась по щеке. Эмили открыла глаза.

— Только без слез, ты же обещала, — напомнил Джастин.

В ответ она поцеловала его и улыбнулась.

— Без слез, — повторила Эмили, уперлась ладонью в его грудь, выгнула спину и приняла его плоть еще глубже и выше.

Джастин зарычал в экстазе, но успел заметить, как по ее лицу пробежала болезненная гримаска; подхватил ее за бедра и распластал под собой. Для себя он твердо решил: либо стереть из ее памяти всякие следы боли, либо славно погибнуть в бою.

По мере того как Джастин совершал свое волшебство, Эмили постепенно расслаблялась и наслаждение росло. Он не утомлял ее своей тяжестью, опершись на руки и мерно работая бедрами. Сейчас они стали единым существом, и, казалось, так было всегда. Эмили переживала ни с чем не сравнимые новые ощущения, отдавалась им вся без остатка, тонко всхлипывала, вначале пыталась помочь, а потом просто лежала недвижимо, желая лишь доставить удовольствие и получая его взамен.

— Эмили! — тихо вскрикнул Джастин. — Моя ненаглядная, моя сладкая Эмили!